Любой проходящий мимо человек решил бы, что я, сидя один в пустынном парке, разговариваю сам с собой. Вот что мешает мне иметь дело с большинством людей. Их слух и зрение, да и все их чувства настроены принимать информацию в очень узком диапазоне частот. Я, как могу, собираюсь с духом.
— Глаза в глаза тебе сейчас не я ль гляжу проникновенно, и не присутствие ль вселенной незримо явно возле нас?
[4]
— Бога ради, о чем это вы? — спрашивает полицейский.
— Гете, — поясняю я, кивая на статую за его плечом.
— Двигай-ка домой, старикан. Поздно уже и холодно. Ты здесь до смерти простудишься.
Старикан! Она все еще сидит на углу пьедестала бюста. Голову отлил Карл Фишер в 1832 году, затем она какое-то время находилась в Гете-клубе, здесь, в Нью-Йорке, а потом они передали ее в музей искусств Метрополитен. Музею она была ни к чему, потому он несколько лет назад «пожертвовал» ее Брайант-парку. Голову Гете гоняли с места на место почти столько же, сколько меня.
— Я-то знаю, каково тебе, — обращаюсь я к голове.
Гете молчит.
— Давай, старина, — говорит полисмен, нагибаясь, чтобы ухватить меня за локоть.
Кажется, меня выпроваживают из Брайант-парка.
— Этот шут понятия не имеет, кто я такой, — говорю я ей. — Он принимает меня за бродягу.
Она присматривается ко мне, словно мерку снимает. Она одна все видит сквозь наслоения прожитых лет. Она гордится мной.
— Почему ты ему не скажешь? — спрашивает она. — Ты изобрел радио и переменный ток.
Гете наконец вступает в разговор.
— О, да! — произносит он саркастически. — Не сомневаюсь, он бы вам поверил.
Полицейский никого из них не слышит. А если бы и слышал — Гете прав, он не поверил бы ни единому слову.
— Вы, верно, король Англии, — говорит коп. — Мы здесь каждую неделю подбираем с десяток королей Англии.
Он обхватывает мой локоть своей медвежьей лапищей и направляет меня прямо к выходу из парка. Я остро чувствую, что сопротивление бесполезно.
— Ты со мной? — окликаю я Ее, но, обернувшись к пьедесталу, вижу, что Ее уже нет. Единственное, в чем не приходится сомневаться — крепкая хватка полицейского. Голубка моя улетела, захватив с собой все, что я знаю — отель «Нью-Йоркер», Смиляны, голубей, мою жизнь знаменитого изобретателя.
* * *
— Вы меня об этом уже спрашивали.
— Да, но мы просто хотим удостовериться. Итак, вы утверждаете, что не помните, чем занимались 4 января, и в то же время уверяете, что наверняка не заходили в этот день к мистеру Николе Тесле, бывшему в то время постояльцем вашего отеля. Мы хотели бы знать, почему вы так уверены, что не были у него, если вы не помните, чем занимались?
