Она расхаживает по основанию пьедестала. Я замечаю в Ее походке легкую заминку.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашиваю я.
— Нормально. — Она оборачивается ко мне, пристально смотрит и меняет тему: — Но есть еще вопрос о деньгах.
— Да. Я никогда не хотел верить, что изобретение требует денег, но в последнее время обнаружил, что хорошие идеи не приносят дохода.
Она улыбается моим словам.
— Ты уже семьдесят раз мог бы разбогатеть, — напоминает Она.
— Да, — соглашаюсь я, — это верно.
— Ты предпочел свободу. «Я не потерплю вмешательства каких-то там экспертов»,
[3]— говорил ты.
Теперь мой черед улыбнуться.
— И в самом деле. — Я нагибаюсь к Ней. — Кто может владеть невидимыми волнами, идущими по воздуху?
— Верно, а все же каким-то образом люди то и дело становятся хозяевами неосязаемых вещей.
— Которые принадлежат нам всем! Никому! Маркони, — я сплевываю, чтобы напомнить Ей, — всегда был изобретателем вдвое хуже меня.
Она ерошит перышки и смотрит на меня, не мигая. Я втягиваю голову в плечи, чтобы замять последние слова, грубый промах.
— Маркони, — напоминает Она, — уже шесть лет как умер.
Она уставилась на меня пустым взглядом, и я стараюсь, ради Нее, вообразить Маркони в ситуации, где он проявляет благородство. Ласкает детей или заботится о престарелых родителях. Пытаюсь представить, как Маркони останавливается полюбоваться цветущим полем лилового мышиного горошка. Маркони нагибается, вдыхает аромат, улыбается, но все равно в его левой руке мне видится белый шарф, развевающийся на ветру как знамя победы.
— Прошу тебя, — наконец заговаривает Она, — не будем вспоминать об этой старой истории, милый.
Ее глаза по-прежнему не мигают. Она говорит со мной, и Ее слова как гром, как молния, испепеляющая мои горькие мысли о Маркони.
Брайант-парк похож на сон. Мы одни, вопрос ускользнул прочь от своих ответов. Она заканчивает свой ужин, а я тем временем наблюдаю, как в остывающем воздухе становится заметным пар дыхания.
— Холодает, — говорю я Ей.
— Да.
— Может, ты переберешься в отель? Я могу устроить для тебя на подоконнике отдельную коробку. Там будет теплее. Завтра Новый Год.
Она обдумывает предложение. Она мало похожа на других птиц, толкущихся у меня на подоконнике.
— Пожалуйста. Я беспокоюсь.
— Хм-м.
Она задумалась.
— Возвращайся со мной в отель.
— Прошу прощения? — произносит низкий мужской голос. Голос явно принадлежит не Ей.
Я поднимаю глаза. Передо мной усталый полицейский. Голова у него почти такой же величины, как у бронзового Гете. Плечи втрое шире моих. В руках у него тяжелая дубинка ночного патрульного. Не увидев поблизости других людей, он, как видно, решил, что я обращаюсь к нему. Эта мысль смешит меня.
