Катя положила ложку на блюдце и тихо проговорила:
– Следует быть честной перед самой собой.
Оливия тоже так считала, хотя в данном случае подобная честность не способствовала бы достижению ее целей. Но если все-таки попытаться?…
– А как ты это делаешь? – наконец спросила Оливия, уставившись на замысловатую вышивку, украшавшую скатерть.
Катя отставила свою чашку.
– Тебе надо признать все свои недостатки. И ты должна быть готова принять последствия всех своих поступков. У всех нас есть плохие черты. Надо только не бояться, что другие их заметят. У других они тоже имеются.
Оливия кивнула, все еще избегая взгляда Кати. Яркая вышивка на скатерти неожиданно начала расплываться. К глазам же подступили слезы.
– А что, если они не просто плохие, а ужасные… уродливые?
– Люди не станут обращать на это внимание, – ответила Катя.
Да, конечно, ведь она княгиня. Поэтому никто не обращал внимания на ее недостатки.
– Большинство людей не честны перед собой, потому что боятся того, что раскроют, став честными. – Катя пристально взглянула на собеседницу. – Итак, ты предала его, когда была почти ребенком. Значит ли это, что ты хочешь отказаться от него теперь, когда нашла его снова?
– А что я могу сделать? Он ведь был приговорен к повешению из-за меня. А потом десять лет был шпионом.
– Но из-за него тебя похитили и притащили в Россию. Так что счет сравнялся, вы квиты.
У Оливии задрожала рука, и чай пролился ей на юбки. Неужели Катя действительно…
Нет, едва ли княгиня права. Она же не сказала ей всего, умолчала о банкнотах, которые использовала для восстановления фабрики. А этого Клейтон уж точно никогда ей не простит.
И если уж быть честной с собой, то следовало признать: она, Оливия, и себе никогда не сможет этого простить.
Тихонько вздохнув, она проговорила:
– Между нами стоит слишком многое. Так что о любви вряд ли может идти речь. Но мне бы хотелось помочь ему хоть чем-нибудь. Или я чересчур самонадеянна и бесцеремонна? Тем более что между нами все равно никогда ничего не будет…
– А почему ты хочешь ему помочь?
– Потому что он пострадал по моей вине.
– Ну и что?
Оливия взяла со стола салфетку и аккуратно расстелила ее на коленях, чтобы скрыть пятна влаги от пролитого чая. Потом скомкала салфетку и бросила на стол. После чего оправила юбки так, чтобы не было видно пятен.
– Ну и что? – повторила вопрос княгиня.
– Я люблю его, – пробормотала Оливия и тут же в ужасе замерла.
Господь милосердный! Она произнесла эти слова вслух! Что ж, теперь их нельзя взять обратно и нет смысла отрицать правду.
