– Я помню, как меня среди ночи вытащили из постели и бросили в загаженную камеру. Еще я помню, как меня избили охранники и сломали ребро. И помню, как другие узники попытались раздеть меня, когда я катался по грязному полу и выл от боли. – Голос Клейтона оставался совершенно спокойным, а на лице не дрогнул ни один мускул.
Оливия не хотела знать эти ужасные подробности. Но они были ей нужны. Ей до сих пор снились кошмары о том, что пришлось пережить Клейтону. Возможно, теперь их вытеснят новые образы. Но по крайней мере она будет точно знать, какие из образов реальные, а какие – вымышленные.
– Мне очень жаль, Клейтон.
– Ты же знаешь, я не верю в извинения.
– Тогда что я должна сказать?
– Ничего. Я просто констатировал факт.
Нет, это неправда. И она не позволит ему притворяться. Вероятно, он прячет свои истинные чувства где-то очень глубоко, но они все же существуют, хочет он того или нет.
– Тогда зачем ты мне все это рассказал? Чтобы я испугалась и замолчала?
– Но это вовсе не…
– Или ты хочешь, чтобы я сполна прочувствовала свою вину?
После короткого молчания Клейтон ответил:
– Нет.
– Однако ты добился именно такого результата. Тебе нравится считать, что я хладнокровная предательница, хотя это не так. Когда ты рассказываешь подобное, у меня сердце разрывается. Я бы отдала все, чтобы избавить тебя от этого.
Левая рука Клейтона крепко сжала поводья.
– Я сказал тебе все это с единственной целью: ты должна понять, что твои сентиментальные чувства относительно фабрики на меня не подействуют.
Похоже, что так оно и было. Иначе реакция была бы другой, не такой… своеобразной. Оливия поняла, что больше настаивать нельзя. В противном случае он ожесточится и вообще не станет ее слушать. Она решила сменить тему.
– Тебе удалось продвинуться со взломом шифра?
– Нет.
– Ты мне скажешь, если что-то получится?
– Сомневаюсь. Но в данном случае это не относится к делу.
– Могу я посмотреть?
Клейтон достал из кармана бумагу и протянул ей. Оливия развернула ее. Листок был покрыт непонятными каракулями.
– Аршун сказал, что Малышка взломала бы шифр.
– Она такого никогда не делала.
– Ты видел что-нибудь похожее раньше? – Для Оливии кириллица уже сама по себе была непонятным шифром. Ее письменный русский язык был еще хуже, чем устный.
Клейтон тут же кивнул; было очевидно, что эта тема его неожиданно заинтересовала.
– Да, видел. Но у нас никогда не было причин расшифровывать такие записи.
Оливии молча кивнула. Через некоторое время спросила:
