Федор приехал веселый, в приподнятом настроении. Рожа светилась вдохновенным сумасшествием, татуированные чертенята выпрыгивали из распахнутого ворота плисовой рубахи на шею и, казалось, подмигивали и корчили гримасы. В гостиной Татьяна Павловна, по заведенному ритуалу, поднесла ему на серебряном подносе чарку анисовой (расширяет сосуды, анестезирует), которую Баклажан осушил единым махом и в виде закуски крепко ущипнул медсестру за бочок.
— Ой, Федор Николаевич! — заученно пропела Татьяна Павловна. — Какой же вы озорной, прямо спасу нет!
— Да уж будь спокойна, в обиде не останешься… Не надумала еще?
За женщину ответил Сабуров:
— Господин Баклажан, пожалуйста, держите себя в рамках. Я же предупреждал, Татьяна Павловна не по этой части.
— Да-да, помню, как же… Мужа ждет из тюряги. Уважаю. Нынче это редкость среди баб, чтобы кого-то ждать. Танюх, объясни, может, у него особенный? Может, с винтом? Так я приделаю.
Медсестра покраснела.
— Ах, Федор Николаевич, интеллигентный человек, а так грубо шутите… Разве можно?..
Сабуров увел разгулявшегося пациента в кабинет, усадил в кресло под лампой.
— Что ж, господин Баклажан, судя по вашему настрою, дела пошли на поправку?
— И не говори, Савелич. — Баклажан прикурил, затянулся, смачно отхаркнул в медную плевательницу. — Ты просто чудодей, верный про тебя слух идет… Третий день ни одного лишая. Сплю как сурок. Спасибо, браток. Не зря небо коптишь… А вот с манией похужее. Вчера опять обознался.
— Расскажите подробнее. — Сабуров, нацепив очки, изобразил повышенный интерес, хотя на самом деле не испытывал ничего, кроме скуки. С медицинской точки зрения — рутинный случай. Стойкое перенапряжение мозжечка, подвижные, плавающие рефлексы…
Федор Баклажан (доктор так и не понял, кличка это или настоящая фамилия) был в принципе не таким примитивным существом, каким представлялся. Начать с того, что он действительно был натуральным вором в законе, авторитетом старой закваски, а таких в россиянском бизнесе почти не осталось. Их давно вытеснили беспредельщики, которые не признавали никаких законов, в том числе и воровских. Белые воротнички пришли на смену уголовным харям, далеко превзойдя «стариков» в жестокости и цинизме. Какой-нибудь образованный, говорящий на двух-трех языках сподвижник рыжего Толяна в любой комбинации давал фору солидному, покрытому тюремной пылью «папане». Во второй половине девяностых годов, будто по команде, старую уголовную гвардию попросту выкосили из бизнеса, как сорную траву. Лишь некоторые уцелели и даже укрепились, Баклажан был один из них. Генеральная разборка застала его в Сибири, он активно участвовал в страшной алюминиевой войне и выскользнул, как уторь, прихватив с собой приличный капитал. Осел в Москве и здесь широко развернулся, войдя в смычку, как Сабуров выяснил под гипнозом, с вьетнамскими товарищами и наркобаронами с Ближнего Востока. Основал фирму-прикрытие, дерзко назвав ее русским именем «Иван Поддубный», с филиалами в Петербурге и Перми, короче, выбился в предпринимательскую элиту, ради которой, как известно, и затевался беспощадный передел собственности, остроумно названный «реформой». За успех пришлось заплатить дорогую цену: необратимый функциональный сдвиг, озверение, полная атрофия гуманитарных ориентиров. Имея дело с подобными существами, Сабуров удивлялся лишь одному: каким образом они сохранили первоначальный человеческий облик — ни клыков, ни рогов, ни вторичного оволосения? Вероятно, думал он, это все придет на следующем этапе перерождения…
