неба со сливками? – Трах-тибидох-тибидох!
Так и запомнилось – и ничего не поправишь
в чередовании слов, городов и эпох.
Тут у нас баночка, в ней у нас остров сокровищ…
трах-тибидох-тибидох-тибидох-тибидох!
4
А некий мелкий бес всё ходит по пятам,
и счёт под нос суёт, и требует обола:
мол, дорогой Вы мой, зачем Вам это там?
Вам незачем и здесь всё это было!
Он прав, и прав, и прав – и сколько б ни петлял
мой полоумный ум и ни давал осечек,
а так оно и есть… но этот вот футляр,
но этот вот плетёный туесочек,
но этот вот узор, но этот вот восторг,
но этот (от чего забыл) остаток,
и этот вот пустяк, чья родина Мосторг —
минувший век, конец семидесятых,
и эта вот пора, и эта вот мура,
и эта вот вчера разбитая вещица,
контейнер-полтора чудесного добра,
с которым я готов и в мир иной тащиться, —
его не трогай, бес, оно с других небес,
я соберу обоз и к выходным уеду,
а ты за остальным зайди попозже, бес:
когда получится – во вторник или в среду.
5
Три десятка чемоданов, полных всяческих молитв,
полных всяческих разборок с небесами или нет,
надо б выбросить на свалку – злая память не велит:
говорит, всё не напрасно, всё получишь, что просил.
А когда уже получишь, злая память говорит,
будешь принимать по списку, будешь брать на карандаш
эту, стало быть, красотку, этот город, этот вид
из окна… ну и вот эти – блага, льготы, как их там.
А иначе, сам подумай, злая память говорит,
как ты выяснишь, голубчик, где твоё, где не твоё:
три десятка чемоданов, каждый наглухо закрыт —
и захочешь да не вспомнишь, и потом не доказать.
Впрочем, всё, о чём мы просим, – напоследок говорит
злая память – записали на высоких облаках:
так что выброси, пожалуй, и не слушай этот бред,
три десятка чемоданов, ну а я тогда пошла.
6
Четыре рулона тяжёлых обид
на то, что дожди, и туман, и знобит,
что кофе невкусный, что сахара нет,
что скорость не та и висит интернет;
четыре рулона тяжёлых обид
на то, что отвергнут, оставлен, забыт,
что брошен один, что с собою не взят
и что не вернуться до мая грозят;
четыре рулона тяжёлых обид
на то, что изранен – и даже убит,
и даже уже похоронен вдали
от всех, кого знал, и они не пришли;
четыре рулона тяжёлых обид
на стан твой, на весь твой задумчивый вид,
на злые слова, на себя самого —
не весят, как выяснилось, ни-че-го.
7
Одну надежду на двоих
стою держу в руках своих:
у ней просрочены все сроки,
ей больше не подняться вверх —
она подобна новостройке,
что заморожена навек.
Одну надежду на двоих
стою держу в руках своих —
ей не придали сил повторы,
