1
Как век минувший протекал,
я сосчитаю по тюкам,
я сосчитаю по тюкам.
Вот насчитаю сто тюков
(за исключеньем пустяков)
– и был таков.
А что шаги мои легки —
так и тюки мои легки,
мне всё легко, мне всё с руки:
легко – судачить о былом,
легко – проститься за столом,
легко – заплакать за углом,
притормозить, умерить прыть
и в путь не отправляться впредь,
легко – под ношей умереть,
легко – разжавши кулаки,
на волю отпустить тюки,
мои воздушные тюки.
2
Ты, вот что, погоди со всем прощаться —
тут есть заначка: две щепотки счастья
на всякий случай, на… авось когда
понадобится двум богатым нищим —
кинь их в коробочку с отсутствующим днищем,
пока в ней не захлюпала вода.
Да, затонули все твои суда,
да, сгинули без всякого следа
твои слова, и бессловесен омут,
а вот коробочка – она всё на плаву,
и, значит, ты живёшь, и я живу,
и две щепотки счастья не утонут.
Пушинки не умеют намокать —
зато они умеют намекать,
что невесомость – это попросту несомость:
несомость ветром, метром и водой,
весёлою лошадкою гнедой
по имени Словесность или Совесть.
3
Тут у нас сумки с одной и с другой заграницей,
тут, в сундуке, упакован тяжёлый твой вздох.
А в этой баночке… в ней не скажу, что хранится,
ибо хранится в ней трах-тибидох-тибидох.
Мама и папа ушли на какой-то всевобуч,
бабушка в гости уехала в город Моздок.
Пусто на свете – один только я и Хоттабыч,
я и Хоттабыч, и трах-тибидох-тибидох.
Сколько тому уже? Целых полвека, пожалуй:
было тепло на душе, да теперь холодок…
Думали, спать ухожу, а я нёс под пижамой
смуту, надежду и трах-тибидох-тибидох.
Так и запомнилось: в окнах парад снегопада,
а у постели выстраиваются в рядок
лето, чудачество, чудо – чего тебе, чадо,
