Ксюша с помертвелым лицом сползла по косяку.
Всполошившийся Анхель едва успел подхватить ее под руки.
Проснулась Ксюша в полной темноте в своей кровати. Прямо в платье поверх одеяла. Прикрытая чужим пледом. Едва пробудившись, почувствовала, что левая рука совершенно онемела, и вскрикнула от страха. Из соседней комнаты донесся шелест тапок, и через несколько секунд над ней склонилось участливое лицо Анхеля.
— Рука вот. Затерпла, — пожаловалась она.
— Сейчас, сейчас, — он осторожно принял ее руку, огладил и — будто перекрытый кран повернул. Кровь хлынула по венам. Ксюше даже показалось, будто она слышит хлюпанье разливающегося потока.
— Лучше? — озабоченно спросил Анхель.
Ксюша благодарно кивнула. Дотянувшись до бра, включила свет, со злорадством рассчитывая увидеть его в нижнем белье, — времени одеться не было. Но, к тайному ее разочарованию, на Анхеле оказалась шелковая, расшитая драконами пижама. Мужчин, спящих в пижамах, Ксюша видела доселе лишь в западных фильмах. Она хотела съехидничать. Но в следующее мгновение вспомнила то, что предшествовало обмороку: неведомо откуда взявшийся ребенок, слово в слово воспроизведший излюбленную фразу и даже интонацию ее покойного мужа. Липкий страх вполз в Ксюшу. К затылку из глубин мозга двинулась боль.
— Кто она? — прошептала Ксюша.
— Рашья. Ей пять лет, — невнятно объяснился Анхель. — Цыганка? — Почему? Индианка. Моя племянница. У меня сестра замужем за индийцем. Привезла погостить. Не с кем было оставить. Хотела увидеть русскую зиму. Так что вот…
— Но откуда?!..
— Да, да. Это фраза Павла, — опередил Анхель. — Я ей много рассказывал о вас. Повторял. Как видишь, усвоила. Очень впечатлительный и возбудимый ребенок. Вдруг вспоминает вещи, о которых вроде бы и знать не должна. Да еще с красочными подробностями. Её даже хотят положить на обследование. А я подумал, может быть, здесь, в другом климате, все видения исчезнут. Девочка-то из-за них мучается. Пугается по ночам.
Ксюша не поверила. Она уже подметила, что всякий раз, когда он говорит что-то недостоверное, то отводит взгляд и переходит на конфузливое бормотание, словно торопится проговорить заранее заготовленный текст.
Но уличать во лжи его сейчас, среди ночи, не было сил. Хотелось одного — избавиться от наползшей, мучительной боли, что скоро охватит голову обручем и примется сдавливать-сдавливать, пока не сделается невыносимой. Вот в этом как раз можно было не сомневаться. Она бессильно простонала, готовясь к очередной бессонной ночи.
