А мне с четырьмя фунтами в кармане было все равно, пустое я место или полное.
— Давай поедем на автобусе. Сэкономим, — предложила я.
Но сестра отказалась: ей надоело, что на нас пялятся.
— Наверное, во всем Лондоне нет больше ни одной девушки в белом!
— Запрыгивайте, снежинки! — весело крикнул из автобуса кондуктор.
И Роуз с надменным видом окликнула такси.
Пруд в маленьком, выложенном плиткой саду, был сух. Я вспомнила о золотых рыбках: только бы они попали в хорошие руки!
Мы вошли в дом через парадный вход и захлопнули за собой дверь. Сияющий дневной свет остался за порогом. Вид пустого холла меня удивил; я еще не поняла, что мебель вывезли.
— Как-то странно… — сказала я.
— Просто холодно, — отозвалась Роуз. — Полагаю, одежда в спальне. Интересно, она там и умерла?
По-моему, интересоваться такими вещами вслух бестактно.
По пути наверх мы заглянули в ярко озаренную солнцем гостиную. Из двух больших окон открывался вид на Темзу. Когда я была у тетушки в последний раз на званом вечере, тут горело множество свечей. В тот день мы познакомились с Топаз. Тогда ее портрет кисти Макморриса только выставили в галерее, и тетя пожелала увидеть натурщицу. Топаз явилась в том же наряде, что и на картине: в голубом платье и великолепном нефритовом колье (Макморрис одолжил). Помню, меня поразили ее длинные, струящиеся по спине, белокурые волосы. Отец весь вечер лишь с ней и разговаривал, а тетушка Миллисента, облаченная в черный бархатный костюм и длинный кружевной шарф, метала на него гневные взгляды.
В большой спальне ничего не оказалось. Я облегченно вздохнула. Не знаю почему: вроде дух смерти там не витал — просто холодная пустая комната. Груду одежды и два старых кожаных чемодана мы нашли на полу в тесной сумрачной гардеробной. Зеленые жалюзи на окне не поднимались: шнур был оборван; кое-как удалось повернуть планки.
Поверх одной из стопок лежал черный армейский плащ. Как я боялась его в детстве! Он напоминал мне одеяние ведьм. Меня снова обуял ужас, хотя и по другому поводу: плащ и прочая одежда представлялись мне частью покойницы.
— Роуз, я не могу к этому прикоснуться, — пробормотала я.
— А придется, — ответила сестра и принялась деловито перебирать вещи.
Если бы мы любили бедную тетушку Миллисенту, то, наверное, отнеслись бы к ее одежде с ностальгической нежностью. Окажись ее наряды изящными и женственными, разбирать их, наверное, было бы не столь противно. К сожалению, основной гардероб составляли тяжелые темные пальто и юбки плюс толстое шерстяное белье. Больше всего меня угнетали бесконечные ряды старушечьих туфель, натянутых на деревянные распорки. Точь-в-точь мертвые ноги!
