– Избыточная материя, – произнес я, не отрываясь от подзорной трубы.
– Что такое? – переспросил Наз.
– Вот это все – лишнее, то, что надо вывезти. Это как с артишоками: когда кончишь есть, на тарелке всегда остается больше, чем было до того, как начал.
– Мне нравятся артишоки, – сказал Наз.
– Мне тоже. По крайней мере, в данный момент. Давайте поедим их сегодня вечером на ужин.
– Да, давайте, – согласился Наз и, позвонив по своему телефону, велел кому-то сходить купить артишоков.
За последние две недели все сложилось воедино по-настоящему. Были выложены коридоры, устроен и переустроен двор, квартиры отделаны или замазаны, чтобы получились пробелы, как было оговорено в моих чертежах. Теперь нам предстояло сосредоточиться на мелочах. Например, следовало довести до совершенства трещину – трещину в моей ванной. У меня все еще хранился листок бумаги, на который я первоначально скопировал ее тогда, на той вечеринке; плюс, разумеется, чертежи, на которые я перенес ее в последовавшие за тем двадцать четыре часа. Мы с Фрэнком и штукатуром по имени Кевин много времени потратили, подбирая нужный цвет штукатурки вокруг нее.
– Это не совсем то, – говорил я Кевину, когда он ее смешивал. – Должно быть более мясистое.
– Мясистое? – спрашивал он.
– Мясистое – такое серо-коричневое с розовым. Типа как мясо.
В конце концов ему это удалось, примерно после дня экспериментов.
– Ну и где вы такое мясо видели? – ворчал он, размазывая штукатурку.
Но это был еще не конец: высохнув, она потемнела и стала какой-то серебристо-коричневой. Пришлось нам вернуться назад по собственным следам и смешать все по новой, так, чтобы в сухом виде получился тот же цвет, что у предыдущей смеси – в сыром. И это был еще не конец: мы не учли, до чего трудно заставить штукатурку потрескаться определенным образом.
– Я штукатурку для того и мешаю, чтоб не трескалась, – хмыкнул Кевин.
– Что ж, тогда сделайте неправильно то, что обычно делаете правильно, – сказал я.
Он сделал смесь гораздо более сухой; но ведь трещины – это, как говорится, дело случая, в какую сторону пойдут, не угадаешь. На эксперименты ушел еще день: мы перепробовали и соль, и лезвия, и нагрев, и всевозможные ухищрения, чтобы заставить ее потрескаться, как нужно. Кевин, пока занимался этим, часами насвистывал одну и ту же мелодию – популярную мелодию, которую я, кажется, узнал. Не всю насвистывал – только один кусочек, снова и снова.
– Это что? – спросил я его после нескольких часов отделывания, затирания и переделывания трещины, сопровождаемого насвистыванием.
