Конашевича и Стародворского судили в 1887 году по одному процессу с Лопатиным, и они оказались в Шлиссельбургской крепости. Конашевич сошел с ума, и его в 1896 году отправили в Казанскую психиатрическую лечебницу, где он и умер. Со Стародворским дело обстояло иначе.
В 1906—1907 годах в редакцию журнала «Былое» скромный архивариус Департамента полиции приносил секретнейшие документы, которые тут же копировались и возвращались обратно. Из этого источника в «Былом» узнали, что Стародворский дважды — в 1890 и 1892 годах писал прошения о помиловании. Никто из шлиссельбургских узников не просил у царя пощады, но Стародворский пошел дальше — он предлагал взамен помилования свои услуги Департаменту полиции. После освобождения из крепости и поступления на службу в Петербургское охранное отделение бывший шлиссельбуржец разъезжал по Западной Европе и России с лекциями, окруженный почетом и любовью. Летом 1908 года Бурцев пригласил Стародворского посетить его на улице Люнен, 11, в Париже. Он сообщил о неопровержимых доказательствах сотрудничества Стародворского с охранкой и потребовал от него ухода из общественной жизни. Убедившись, что подлинные документы отсутствуют, Стародворский все отрицал. Тогда Бурцев опубликовал материалы о его предательстве. Стародворский настоял на проведении третейского суда. Суд под председательством Ю. О. Мартова постановил,, что улик для доказательства виновности Стародворского недостаточно.
«Увы! — писал Мартов.—Через 10 лет сухая проза архивов, развороченных новой революцией, принесла неопровержимые доказательства того, что мой — тогда уже покойный — «подсудимый» на деле не только совершил то, в чем обвинял его Бурцев, но и превратился после Шлиссельбурга в оплаченного агента» [369]. Обнаружилось, что начальник Петербургского охранного отделения А. В. Герасимов гордился своим агентом из шлиссельбуржцев.
Возможно, с дегаевской истории началось разочарование Тихомирова в революционном движении, и он, автор знаменитого письма Исполнительного комитета партии «Народная воля» Александру III по случаю убийства его отца, в 1886 году обратился к тому же Александру III с покаянием. Признанный лидер народничества превратился в сотрудника реакционной московской газеты. Это попытка объяснения, но не оправдания,— другие народовольцы не разочаровались, никакая скверна их не коснулась. Приведу отрывок из письма Тихомирова Дегаеву, написанного поСле его разоблачения и до убийства Судейкина:
