– Принести. Вам. Что-нибудь. Из аптечки? – проговорил Обезьяна с расстановкой и напирая на каждое слово.
Видимо, я чертовски плохо выглядел, если Обезьяна посчитал нужным так со мной разговаривать.
– Да, – прошептал я. – Нитроглицерину.
И пока прапорщик бережно вел меня в гостиную и укладывал на диване, Обезьяна порылся в аптечке и сказал:
– Нитроглицерина нет. Есть валидол.
Я знал, что, когда начинается сердечный приступ, паниковать нельзя. Но что же делать, если панические мысли одолевали меня. Нитроглицерина нет. Крокусы. Валидол не поможет. Господи!
Я лег и прошептал:
– У меня где-то есть нитроглицерин. Ласка, наверное, знает.
– Ласка спит. – Обезьяна заботливо склонился надо мной. – Не надо ее будить. Я посижу с вами, а Банько найдет. Где?
– Я не знаю. Ласка разбирала вещи. Я не знаю, куда она положила лекарства.
Лежать было хуже, чем стоять. Если мне не изменяет память, врачи называют это «ортопноэ» – больному с сердечной недостаточностью тяжелее дышать лежа, нежели стоя или сидя. И я совсем задыхался. Я протянул руку, схватил Обезьяну за рукав и попытался сесть, но Обезьяна мягко вернул меня в лежачее положение и сказал:
– Лежите. Лежите спокойно.
Я слышал, как вверх по ступенькам бежит Банько и как звенит в моей ванной комнате бритвенными принадлежностями, разыскивая на полочках лекарства.
И Толик пришел из кухни со стаканом воды и склонился надо мной:
– Может, воды?
Я слышал, как вниз по лестнице кубарем скатился Банько. Через пару секунд он сунул мне в руки стеклянную пробирочку с нитроглицерином, но я не смог открыть крышку.
– Не могу, – прошептал я и беспомощно улыбнулся.
А потом я слышал, как с характерным звуком открылась в руках у Банько пробирочка. И как позвякивали по стеклу таблетки. И еще через мгновение я почувствовал, как пальцы Банько прикасаются к моим губам и кладут таблетку мне в рот. А язык у меня во рту ворочался медленно, и таблетка все никак не могла оказаться под языком.
– Может, воды запить? – спросил Толик.
А я улыбнулся и подумал, что уже очень люблю всех этих трех парней, склонившихся надо мной, и что мне будет очень грустно расстаться с ними, и это тоже…
Это тоже был стокгольмский синдром.
Обычно нитроглицерин действует быстро. Обычно, когда у меня сердечный приступ, я примерно знаю, сколько времени нужно перетерпеть после того, как положишь под язык таблетку нитроглицерина. Но на этот раз ожидать облегчения пришлось как-то слишком долго.
Несколько минут парни сидели вокруг меня молча, а потом Обезьяна спросил:
