– Да ничего я про вас не знаю! – воскликнул прапорщик. – Вы же не делаете ничего!
– Неплохо! – я улыбнулся и двумя легкими батманами справа и слева напомнил прапорщику, что не надо держать рапиру в кулаке. – Это вы точно заметили. А почему я ничего не делаю?
– А хрен его знает! – прапорщик перехватил рукоять правильно и заодно вспомнил о левой руке, которую принято держать поднятой для равновесия.
– Подумайте, – я легонько уколол прапорщика в правое плечо, чтобы не открывался и не опускал руку.
– Не знаю, – сказал прапорщик, но оружие поднял как следует.
– Открою вам тайну, Анатолий. Мне семьдесят лет. За время нашего поединка вы должны были понять, что я экономлю силы и что я уже сейчас устал.
– Скока вам лет? – переспросил прапорщик, опустил оружие и немедленно получил назидательный укол в грудь.
– Не важно! К бою! Важно, что я устал. Так придумайте же атаку, исходя из того, что противник ваш значительно техничнее вас, но значительно слабее физически.
Вот это я зря сказал. Потому что после этих моих слов прапорщик попытался учинить ровно то, что у Александра Дюма учинили крестьяне над Д’Артаньяном. Он попытался избить меня рапирой как палкой.
С истошным каким-то стоном он стал размахивать рапирой над головой, клинок со свистом летал в воздухе, и если бы попал по мне, мне бы не поздоровилось. Боюсь, что ни в одной фехтовальной школе не учат парировать палочные удары. Но вот чего не учел Д’Артаньян, избиваемый палками: в движениях человека, орудующего дубьем, есть ритм, есть это крестьянское «э-э-й-ухнем!». В простых движениях – простой ритм. Ритм можно поймать, как девочки во дворе ловят ритм вращающейся скакалки. Когда ловишь этот ритм, начинаешь испытывать то специфическое удовольствие, которое испытывают люди на концертах рок-музыки. Можно поймать ритм и, дождавшись слабой доли, – разрушить.
Прапорщик наступал на меня, вращая глазами. Клинок свистел у меня над головой то справа, то слева. Я уворачивался и парировал вскользь, чтобы не противопоставлять прямо свою немощь мощи противника. И с каждым его взмахом я отступал. И лужайка уже кончалась у меня за спиной.
На самом краю лужайки, когда прапорщик в очередной раз замахнулся, я не отступил, а, наоборот, сделал шаг вперед. Нырнул под летящую рапиру. Вынырнул у прапорщика за правым плечом. И толкнул прапорщика в плечо, чтобы собственная же сила инерции утащила громилу наземь. Пока прапорщик падал, я успел как следует протянуть его рапирой по заднице.
