– Ну, я хоть с Лаской попрощаюсь.
– Давай быстро.
Я вошел в гостиную. Я сел рядом с Лаской на диван, а она продолжала щебетать по телефону уже не с отцом, кажется, а с тем самым Андреем Михалычем, который вот-вот должен был приехать во главе отряда из пятидесяти автоматчиков.
Я сидел молча и ждал. Через минуту Ласка поняла, что мне почему-то важно, чтобы она прекратила разговор с главою отцовской охраны. Она извинилась. И повесила трубку.
Когда она повесила трубку, у нее оказались свободными обе руки. Она взяла младенца, который спал скрючившись на ее груди, поднесла к соску и уложила поудобнее. Младенец проснулся, разинул рот и принялся сосать свое счастье, которого сколько насосешь в первый день, столько и будет всю жизнь.
Я поцеловал их обоих. Ласка принялась диктовать мне свой лондонский телефон, лондонский телефон отца, телефон дома в Сассексе, еще какие-то телефоны. Она говорила, что будет очень рада видеть меня, когда я приеду в Лондон.
Я почему-то думал, что никогда больше не приеду в Лондон. Но телефоны покорно записал, а потом еще раз поцеловал эту женщину и этого младенца.
Я хотел их запомнить такими. Эту женщину я хотел запомнить не болтающей по телефону, не ожидающей отцовских башибузуков, а вот такой – голой, окровавленной, красивой, как огонек пасхальной свечки, и подносящей младенца к груди. Этого младенца я хотел запомнить глотающим счастье.
Я поцеловал их еще раз и вышел вон. Навсегда.
Мы с большим Толиком дошли до пролома в стене и по бревнам вскарабкались в пролом. Шагая по бревнам, чтобы помогать друг другу сохранить равновесие, мы держались за руки. Из пролома наружу надо было прыгать в кучу битых кирпичей и ломаных веток.
– Прыгаем, профессор, – сказал Толик. – Раз, два, три!
И мы прыгнули.
Выбравшись из-под кучи ломаных веток и спустившись с горы битого кирпича, я оглянулся последний раз посмотреть на прекрасное наше узилище. Пролом в стене зиял изрядный. Поваленные сосновые стволы глядели из-за стены наподобие гаубиц, наведенных на далекого и грозного врага…
– Пойдем-пойдем, профессор, – сказал Толик и потянул меня за рукав в узкую улочку, петлявшую вдаль между высокими и глухими заборами.
Судя по всему, выйдя в пролом, мы оказались посреди охраняемого поселка, с которым граничила наша усадьба, имевшая, впрочем, к шоссе отдельный от поселка выход. Во всяком случае, вдалеке сквозь густые уже сумерки и листву я увидал шлагбаум, и около шлагбаума в свете фонаря копошились какие-то люди, охранники, вероятно. Мне показалось, что они переговаривались по рации и вызывали подкрепление, чтобы не так страшно было пойти и посмотреть, какая беда стряслась у соседа-миллиардера и что за сила свалила в миллиардерской усадьбе две вековые сосны.
