– Займись чем-то другим, – посоветовал я.
Зив обещал, но через два часа позвонил снова.
– Кое-какой текст получился… Заглянуть к тебе позволишь?
Я позволил.
Прошло более часа. Зив не появлялся. Тогда телефонную трубку поднял я.
– Ты сказал, что идёшь.
– Я приходил, только перед твоей дверью я наткнулся на огромного белого пса. Он не спускал с меня глаз.
– А ты что?
– У меня разболелся живот.
– И что тогда?
– Я выскочил на улицу. Знаешь, на улице я себя почувствовал так, будто себя потерял, и мне пришла в голову мысль, что, может быть, я себя потерял из-за отсутствия во мне некоего необходимого гена. Как ты думаешь, я прав?
– Думаю, что так оно и есть. Возможно, это тот самый ген, которого нам всем не хватает, – сказал я и опустил трубку.
Пройдя по коридору, я выглянул за дверь. На лестничной клетке лежал (стоял) Цицерон.
Я поздоровался. В ответ пёс с облегчением вздохнул и поднялся с пола.
– Давай! – Я протянул ладонь.
Из приоткрывшейся пасти животного выпал конверт.
Раскрыв конверт, я достал из него лист бумаги и прочёл:
Пока вы придумывали себе тоску, а потом о ней позабыли, я свою – в полный рост вырастила. В Тель-Авив я прилетела по торговым делам фирмы сына и остановилась у сестры моего покойного мужа. В этом доме удивительно умный пёс Цицерон, с которым мы легко подружились; он замечательно догадлив и обожает, когда с ним беседуют. Мне даже думается, что он знает и обо мне, и о вас всё, то есть даже такое, о чём вы, я надеюсь, догадаться никогда не сможете. Цицерону можете смело довериться; мне он обещал, что постарается довериться вам. В квартире сестры моего покойного мужа есть компьютер, и если вздумаете пообщаться… Надеюсь, Господь меня поймёт…
Подписи не было.
Я вновь перечитал письмо и подумал, что… Господи, прости! Мне стало стыдно того, о чём я подумал, и утешился лишь тем, что мои мысли Цицерон мог и не разгадать.
– Иди! – очень вежливо попросил я животное.
Цицерон сбежал по лестнице.
Я вернулся в комнату и опустился в кресло. В памяти всплыла где-то прочитанная фраза: «Огонь в костре погас, и ни к чему разгребать охлаждённую золу».
Из книжного шкафа глянула на меня фотография отца.
– Если напоминаешь мне о милосердии, – отозвался я на взгляд отца, – то я помню…
Телефон.
– Чем-то занят? – спросила дочка.
– Прислушиваюсь к своему дыханию.
– Зачем?
– Любопытная музыка.
– Папа?
– Что?
– Нет, ничего.
Вспомнилось, как, уходя из этого мира, отец мне сказал, что самое трудное в жизни – это оставаться мужчиной.
