Я приволокла, царапая гвоздями по крашеным полам, ящик с засушенными брусочками хлеба – запасами на двадцать лет.
– Гляди! Мыши погрызли… Ох хитра, девка! Да ты знаешь, что книгу эту со двора не вынести, иначе сгорит наш дом зеленым огнем!..
Появился Степка. От него несет самогонкой. Скоро поняв, в чем дело, он тоже пускается в уговоры:
– Рыбка моя, мы тебя на троне твоем понесем, – он разумел кресло с дырой в сиденье, – угостим чем-то для храбрости, – показывает зеленое горло бутылки, распахивая свою стройотрядовскую куртку.
Крёстная косит на него желтоватым глазом, но вдруг темнеет и дуется. Хотела, видимо, отведать, но соглашаться нельзя ни в какую.
– Ах ты мой нераспустившийся бутончик, ничего, рыбка моя, для тебя не жалею! Вот тут на дне чевой-то оставалось…
И Степка отправляется к молочнице Евдокии, иначе – бабке Дуне, окруженной всеобщей лаской за два достоинства – единственную в деревне корову и самогон. Степка что ни день выпрашивает у нее бутылку под всякими выдуманными, но жалостливыми предлогами: то смерть бабушки, то «дэпрессия». Однажды даже как «лекарство от запора» просил. «Дай, – говорит, – здоровье поправить надо». Но с некоторых пор вранье иссякло. Сейчас Степка загадочно манит белеющую в сумерках ситцевым подолом халата бабку Евдокию, любовно обнимает:
– Позарез нужно. Вот вдохновенье – и все.
– Кончилось. И теперь уж не приходи, больше не гоню.
– Врешь, рыбка.
– На нет и суда нет.
– Заплачу.
– А что деньги?! Деньги теперь ничего не стоят.
– Заплачу. Плачу золотом.
– ?..
– Настоящим русским, с гербом. Видала?
– Где ты возьмешь? Бог с тобой!
– Лежит, не тронут. Час его пришел. Тещенька-то на что?
Скрипнула дверь. Поспешно выданы две бутылки с затычками из газеты. Степка идет к Серому. Спустя некоторое время они направляются к Крёстной. Вытащили ее с креслом во двор, поставили в траву.
– Ой, благодать, – сказала она. – Спасибочки, подышит старушка. Эх, лето красное, любил бы я тебя, кабы не комары да мухи!
Эта умилительная речь Крёстной окончилась истошным воплем.
– Сдурели??? – вскричала Крёстная и поднялась над землей.
Кресло стояло на жердях, а концы их лежали на плечах Степки и Серого.
– Спокойно, – выговорил вконец пьяный Степка. – Идем брать клад. Птичка моя, где волшебная книга?
– Никогда! – ответила Крёстная. – Не получите! Молчу, как партизан.
– Маша! – сказал мне Степка. – Книга на дне ящика с сухарями.
Я сходила за книгой.
Я шла впереди и несла в дрожащих руках фонарь и Черную книгу. Засаленный гроссбух с размазанными чернилами на желтой бумаге. Все какие-то рецепты. Заголовки красным карандашом. «Гросбухъ. Типография Цукермана въ Москве на Мясницкой. 1883 г.»
