юным фрилавщицам !
Изобразив на лице гримасу отвращения, муж Елены повернулся и пошел. Но она догнала его, схватила за руку и вернула на место:
– Слушай! О тебе говорят! Пусть все твои фрилавщицы знают! Знайте, да! Я ему говорю: наймись в совхозную контору сторожем! Помоги мне посадить картошку! Дом в деревне есть! Живи не хочу! Он мне говорит: «Ты мещанка!» А? Каково? Я ему: «У нас есть нечего!» А он мне: «Ты мещанка!» Вы все должны понять: мы приходим в систему, потому что у нас проблемы! С адаптацией! С психикой! Да просто с трудолюбием! И как они были – так они и остаются! А некоторые еще культивируют их! – Елена бросила взгляд на Ивана Кататоника, сидевшего здесь же. – И оставьте свои понты. Вечные разборки – пионер, олдовый … Вы пришли на тусовку, чтоб освободиться, – а тащите сюда советскую иерархию!.. Тусовочный зов – зов в никуда! Хотите проповеди свободы и бедности, братства – читайте Толстого, елы-палы!..
– Точно! – радостно закричали мы с Саней в два голоса. – Толстой был хиппи по духу! Франциск Ассизский тоже! Киники!
Это был единственный наивно-радостный вопль. Все остальные помалкивали.
Никаким печалям мы с Саней тогда не верили.
Жизнь родителей, однако, не сильно поменялась. Конечно, с их точки зрения. Я не училась, как и прежде, и пребывала в фантазиях. Теперь из-под двери моей комнаты завывал Борисов:
«Тумбурутум… – пел он из магнитофона. – Тумбурутум. Швиндалямба, швиндалямба, швиндалямба тумбурутум…»
Папа высунулся из-за двери.
– Кажется, я слышу тюркские корни… – задумчиво произнес он. – Но вообще такого языка нет! Это просто набор звуков.
– Есть! – радостно возопила я. – Это язык Борисова!
– Он хотя бы живой, – со вздохом отвечал мне папа и захлопнул дверь.
В отличие от Цоя Бо написал сотни песен, так что даже мы с Саней порой путали их.
– Поставь мне Борисова, – просила я Саню.
– Какую?
– Ну эту… Как ее… Там все встали и куда-то ушли.
– Что-о? Куда ушли? – спрашивала Саня.
– Что ты так на меня смотришь? Ты ее слушаешь постоянно!
– Да? Что-то я не знаю такую песню… Ты хоть напой мелодию!
– Ля-ля-ля. Ля-ля-ля! Поняла?
– А! – говорила Саня. – Сейчас поставлю!
К весне мы с ней тоже изобрели свой язык: объяснялись между собой цитатами из Борисова.
– Пока, я пошла стучаться в двери кустов…
– Я ранен этой стрелой, меня не излечат, – печально говорила подруга.
– Ну ладно, подожду, – отзывалась я. – Все придет к радости.
– Словно бы что-то не так, будто бы блеклы цвета…
