– Какого человека?
– Человека, который похож на тебя.
– Я что-то нашел! – завопил Винсент. Он вылез из чулана, держа в руках бейсбольную карточку, покрытую пылью. Мне эта карточка была незнакома; должно быть, она принадлежала отцу. Сэм Лесли, «Бруклин Доджерс», 1934. Он стоял на первой базе, силясь дотянуться до мяча. Поля за спиной не видно; он играл в бейсбол в облаках.
– Можно, я возьму ее? – спросил Винсент.
– Конечно, – сказал я, но он положил карточку на комод и забыл о ней.
– Он в шкафу, – заявила Люси.
– Кто?
– Тот человек.
– Давай его поймаем! – предложил Винсент.
Он побежал к двери, но я перехватил его по дороге.
– Держись подальше от этого шкафа.
– Ты боишься, – сказал он.
– А ты нет?
– Нет, – ответил он, но мне стало ясно, что боится.
– Ну, давай, – предложил я. – Открой дверь. Посмотрим, кто там.
– Я не боюсь, – сказал он и выбежал из комнаты.
– Ты собираешься посмотреть? – спросила Люси.
– А ты хотела бы, чтобы я посмотрел?
Она отрицательно покачала головой, и мы пошли вниз.
Я помогал в кухне, а Кэри играла с детьми в саду. Мать протянула мне разделочный нож. Я проткнул индейку двузубой вилкой, изготовленной для великана. Нож шел как по маслу, и тонкие ломтики мяса падали на блюдо с цветочным орнаментом. Мать положила ладонь мне на спину и, улыбаясь, смотрела, что я делаю. Выискала на блюде маленький кусочек и положила в рот. Подобрала еще кусочек, но этот она поднесла к моему рту. Я отвернул голову, но она потянулась вслед за моими губами. Как ребенок, я крепко стиснул губы. Мать прижала мясо к моему рту; я ощущал его вкус. Я открыл рот, чтобы заговорить, и она протолкнула кусок мне в рот.
Я его выплюнул, и ее улыбка поблекла.
– Совсем ни кусочка?
– Ты же знаешь, что я не ем мясо.
– Это не мясо – это индейка.
– Я не ем ничего такого, в чем когда-нибудь билось сердце.
– Но ты же носишь кожаные кроссовки.
– Давай не будем снова об этом.
Она попыталась отобрать у меня нож, я не дал. Она снова попыталась, но я отдернул нож. Она поморщилась и отвела руку в сторону. На ее пальце появилась тонкая ниточка крови.
– Дай, я посмотрю, – сказал я, но она ушла. Кусок индейки, который предназначался мне, она отдала костлявой черной кошке в саду.
Во время ужина мать то и дело посасывала палец; поднимала на меня глаза, чтобы удостовериться, что я это вижу. Винсент нагнул голову над тарелкой и заталкивал ложкой в рот кукурузу, словно процесс поглощения пищи был неким состязанием. Люси осторожно передвигала еду по тарелке. Она расплющила картофельное пюре, превратила его в своего рода холст и сделала картинку: кукурузные зернышки были звездами, горошек, кусочки ямса и клюква – листьями на деревьях из индейки. Кэри говорила матери, как вкусно все, что она приготовила. Она казалась счастливее всего в те дни, когда ей следовало бы печалиться, а возможно, так и было. В выходные, когда она должна была скучать по семье. В день рождения ее матери, в день рождения отца, в годовщину свадьбы сестры. В годовщину того дня, когда разбился их самолет.
