— Они там, что ли, живут… твоя сестрица и та, другая?
— Хочу взять бутылку вина.
— А ты не маловат еще пить вино? Опять напьешься, начнешь буянить, жесты показывать нехорошие?
— Хочу приготовить baeuf a la bourguignonne.
— Фуфло заграничное.
Констебль, как я заметил, приказ не выполнил. Возможно, в машине и не было телефона, только обычная рация для связи с участком. Сегодня, в день неудавшегося покушения, в участке вряд ли обрадовались бы запросу передать сообщение в цирк. В любом случае у бродячего цирка едва ли есть свой телефон, разве нет? Хотя, может быть, мистер Дункель арендует какой-нибудь постоянный офис. Но все равно было ясно, что сержант хотел просто меня припугнуть. На самом деле никто в здравом уме не поверит, несмотря на все внешние вроде бы очевидные признаки, что я и есть тот самый урод и похабник. Я заставил сержанта поволноваться, а для людей его типа волнение — это уже повод для драки.
В «А ну-ка, парни!» остался только один посетитель — Эспинуолл, храпевший во тьме. Мануэль подошел очень не сразу, продал мне бутылку какого-то местного пойла, черного как мазут. Стоила эта радость всего двадцать пять центов: цена говорила сама за себя.
12
Я бы расплакался от разочарования, но для взрыва мне не хватало той самой песчинки, попавшей в глаз. Жаркое шипело в духовке; Катерина грызла ногти под старый фильм по телевизору; мисс Эммет сидела, выпрямив спину, в своем кресле (чуть поодаль от того, в котором сидел я) и рассеянно улыбалась про себя, пока ее внутренний личный киномеханик крутил топорно смонтированный фильм о ее собственном прошлом, возможно, с моим в нем участием (в роли Майлса Фабера — никому не известное юное дарование). Я курил «синджантинки» одну за другой, затягиваясь до самой диафрагмы, и скрепя сердце благодарил Господа Бога за сию малую милость. Табачник по имени Ли был человеком неопределенно-восточного происхождения и держал у себя в лавке некоторый запас восточных марок («Джи Сэм Со» например), да, сэр, дорого, а что делать, таможня зверствует, ввозные пошлины все растут. Он отдал мне ключ, о котором, по его словам, никто не спрашивал уже много лет. Он узнал его в связке других ключей по трем ножевым насечкам на головке. Дом на улице Индовинелла, а вот номера он не знал. Никогда там не бывал; ему недосуг, надо за лавкой присматривать.
Я стучался по все дома на улице Индовинелла, чуть ли не бился о двери, и сердце бешено билось в груди, едва не сбивая меня с ног, но люди считали, будто я что-то там продаю или просто сошел с ума. Обычно мне открывали сердито жующие мужчины, иногда — с салфеткой, зажатой в кулаке. Приличный район, люди пользуются салфетками за столом. Явно не место для Сиба Легеру.
