Рэй вывернулся и лихорадочно вылизал мне лицо. Он всегда был импульсивным и страстным. Когда я впервые сводила его с сукой, Рэй, как опытный обольститель, обцеловал ее всю, а потом так порывисто стиснул, что она даже не попыталась вырваться.
— Я тоже тебя люблю, — всхлипнув, призналась я. — Но он — человек, понимаешь? Я за ним хоть в огонь, хоть в воду. В лицей так в лицей…
С трудом оторвавшись от собаки, я вернулась домой и спросила у Пола:
— А что мне надеть? Как я должна выглядеть?
В его голосе прозвучало недоверие:
— Ты сама не можешь… сделать выбор?
— Но ты же мужчина! Ты должен принимать решения.
— О! Даже такие?
— Конечно!
Тщательно подбирая слова, он проговорил:
— Если бы я захотел сказать английской девушке, что она должна надеть… Она выгнала бы меня. У нас очень само…
— Самостоятельные, — подсказала я.
— Да. Такие женщины.
— Я совсем не самостоятельная, Пол, — со вздохом призналась я.
Он осторожно напомнил:
— Ты жила одна.
— Жила, — согласилась я. — Но одиночество и самостоятельность — это не одно и то же. Я никогда не принимала никаких решений. И не пыталась как-то изменить свою жизнь. Всегда находился кто-нибудь, способный сделать это за меня. Сначала родители, потом муж, наконец Жаклин… Или все происходило само собой. Как-то подвернулись все эти собаки… Я даже не помню — как. Потом меня попросили посидеть с Аленой… Вот так у меня всё происходит.
— Тебе это нравится?
Пол погладил меня теплой ладонью, и я прижалась к его груди, слабея от нежности.
— Знаешь, Пол… Мне всегда хотелось спрятаться от всего мира за чью-нибудь спину и отсидеться там. За твою спину.
— Я — твой, — без улыбки ответил он.
Спускаясь по лестнице, Пол всегда подавал мне руку, хотя она была достаточно пологой, а ступени широкими. Я привыкла сбегать по ним, прыгая через две, а то и через три. Когда я сказала об этом Полу, он сделал упрямое движение головой:
— Ты — моя звезда. Ты сама говорила, звезда может упасть. Я не хочу.
На улице было ветрено, сосны невдалеке постанывали, с трудом удерживая гордо вскинутые головы. Вой пил пробивался сквозь равнодушный гул города. Пол прислушался, огляделся, и лицо его потемнело, будто в нем самом закипала буря. Внезапно он рывком прижал меня и стиснул так, что стало больно дышать.
— Ты так и не ответила…
— А что ты спрашивал? — я мучительно пыталась вспомнить, потому что тиски его не ослабевали.
— Я должен ревновать?
— Отпусти немедленно! — потребовала я, но Пол и не подумал разжать руки.
