И мне кажется, этим океанским ветром навеяна новая, уже не скребущая небо, а в него уходящая архитектура.
Чтоб убедиться в этом, достаточно посидеть молча полчаса в каком-нибудь тенистом ухоженном уголке на отстроенной заново 3-й авеню.
Любуясь отражающим ступенчатое небо бесконечно вертикальным боком любой из башен и тем, как по нему скользит, преломляясь, отражение летящего средь облаков самолета, и его рокот умиротворенно вплетается в городской шум, подкрашенный выкриками девушек, собирающих деньги на бездомных.
Если забраться на небоскреб, город разверзается.
Но того, кто довольствуется высотой собственного роста, дарит ощущениями Ионы, прогуливающегося по киту.
Я так и поступил.
Я прошел Манхэттен пешком, от Уолл-стрит до Гарлема.
На меня дуло то прохладным воздухом из ювелирных лавок, то горячим ветром подземки из тротуарных решеток.
Из банков высыпáли стайки клерков с пластиковыми бирками на цепочках.
Встретилась компания совершенно одинаковых мистертвистеров в соломенных шляпах, кремовых пиджаках, черных бабочках на розовых сорочках и с толстенными сигарами в зубах.
Какой-то Уолт Уитмен в джинсовой робе просил на жизнь.
Толпы с плеерами в ушах спускались в провалы метро, как в помойку.
Там, десятью метрами ниже гранитных цоколей, их ждала совершеннейшая Лобня с покалеченными скамейками, изрисованным кафелем и запахом мочи.
Зато на поверхности я обнаружил магазин, где продают «роллс-ройсы».
Но еще прежде пересек замусоренный, как настоящий Китай, здешний Чайна-таун.
Я имел возможность записаться в уличную «школу Аллаха», но упустил свой шанс.
Треугольные бродвейские скверики украшали скульптуры и складные зеленые стулья, на которых офисные девицы поедали из пластмассовых корытец, как кролики, ничем не приправленные листы салата.
Там я увидел монумент Джеймсам Беннетам, отцу и сыну, основателям «Нью-Йорк Геральд Трибюн», и святому духу американской прессы с бронзовым герценовским колоколом.
Возле крашенной суриком груды металлолома перед билдингом “IBM”, изображающей скульптуру, бродили длиннобородые евреи в круглых черных шляпах и долгополых лапсердаках, невзирая на жару.
Посреди какой-то стрит лежал, задрав к небу крючковатый нос и глядя невидящими глазами на мелкие облачка над верхними этажами, седой сухопарый джентльмен в сером костюме и полосатом галстуке. Сердце прихватило. Больше ему не надо думать о деньгах.
На Таймс-сквер под латиноамериканскую музыку танцевали нумерованные пары: какой-то конкурс для тех, кому за тридцать.
