На подходе к дому, обнаружилось, что на скамейке перед подъездом, как обычно, дежурят три ведьмы: Вера, Надежда, Любовь – сухонькая Вера Петровна, сгорбленная Любовь Александровна и слоноподобная Надежда Соломоновна, или Усталость, Тоска и Скука, как я прозвал их за глаза за перманентную страсть совать нос в чужие дела. Прежде меня развлекало сравнение: состарившаяся вера – усталость, состарившаяся надежда – тоска, состарившаяся любовь – скука, но теперь сделалось почему-то стыдно.
Пока я раздумывал над причинами столь неожиданно выявившейся стыдливости, донесся скрипучий, как дефекты дорожек на пластинке старого патефона голос Тоски:
– Сбылась мечта идиота. Другой пластом лежит, мается, отойти не может, сам мучается, и других мучает, а наш?
– Наш – «проф». Во сне скопытился… – с готовностью подхватила Скука.
Закончить фразу помешали два аспиранта (одного из них я помнил по лекциям [подарил как-то карамельку за правильный ответ]), вынесли из подъезда гроб и поставили его на пустовавшую напротив скамейку.
– Почтовый ящик, – обозначилась новая тема для разговора.
– Чего?
– Ящик, говорю – вот чего. Хотя нет – конверт. Гроб… – конверт. Запечатают и отправят.
– Куда?
– В землю-матушку.
– А кто читать будет? – спросила Тоска, и я вспомнил, что в пятидесятые именно она возглавляла вузовскую комсомольскую организацию и спорила со мной о коммунизме.
– Черви, кто же еще? – хихикнула Усталость. – У них там целая библиотека. Полное собрание сочинений.
Подкатил грузовик. Аспиранты загрузили гроб в кузов. Из их разговора стало понятно, что тело находится в морге, а они поедут туда на троллейбусе.
«Конверта» мне было явно недостаточно. Хотелось взглянуть на «депешу». Решил рискнуть, и, двигаясь в кильватере, воспользовался городским транспортом.
Огромное, похожее на студенческое общежитие, здание окружной больницы возвышалось над пустырем, какие всегда остаются на месте муниципальных строек. Взгляды нескольких явно безнадежных пациентов тянулись из не занавешенных окон к цветущим садам, начинавшимся сразу за останками грязного, дощатого забора. Между забором и больницей застенчиво маячило кирпичное строеньице больничного морга в один этаж вышиной, у дверей которого поджидал второй сегмент аспирантов, задействованных для похорон.
Машина еще не приходила.
– Не беда, – сказал один из них. – Гримируют покойничка. Двое суток в тепле. Приводят, как говорится, в божеский вид.
«Вот те на!» – расстроился я (с чего бы, собственно?) А вот с чего: «Неужели не могла найти морг с холодильником? Как пели в одной песне, «я милую узнаю по походке». Решила сэкономить… тварь…»
