Листать дальше я не стал, потому что понял, – именно понял, а не почувствовал, – я понял, что умер. Самое время для возгласов, выражающих еще большую степень удивления. Поднявшись на ноги и отойдя немного от стола, я оглянулся. И! Увидел ту старую машину, которую жена и мои сослуживцы, вот уже лет двадцать пять, назвали: «Профессор Бурлай».
Никон Федорович Бурлай, доктор физико-математических наук, кафедра прогнозирования экстремальных явлений – сидит, уронив голову на стол, а кто-то другой (другой ли?) стоит рядом с ним и думает: «Что это? Гм… Что происходит?»
Больно ущипнув себя за руку, я постучал ладонью по стене и посмотрел на потолок, не надеясь, впрочем, что сквозь железобетон ко мне начнут спускаться ангелы. В голове монотонно текли рассуждения: «Душа безмозгла – это раз. Душа бесплотна – это два. А плотность того, что отделилось от тела и переминается сейчас с ноги на ногу, ничуть не ниже плотности тела. А главное, душа, как утверждают, покинув тело, «всеми фибрами» стремится, на небо. Так? Я же никуда не стремлюсь, ни духовно, ни, тем более, физически…»
– Да, товарищи, я никуда не стремлюсь, – произнес я вслух, чтобы послушать свой голос, который был чрезвычайно приятен мне за отменно поставленное интонирование. Я мог бы стать гением в этом плане, если бы голос был певческим, но… голос был мерзким в тембровом отношении.
Я взял со стола тетрадь, и увидел отражение тетради в зеркале трюмо, стоящего по другую сторону от стола. Тетрадь слегка покачивалась в воздухе, как будто была подвешена к потолку на невидимых нитях. Зеркало отражало скользящую по воздуху тетрадь, отражало застывшего за столом покойника, но… там не было меня, то есть… того, кто держал в руке тетрадь, как если бы тетрадь взял в руки человек-невидимка.
Почти трое суток после своей физической смерти я не был дома. Что касается общего состояния, могу только сообщить, что оно ничуть не отличалось от обычного состояния обычного млекопитающего, обремененного известной долей интеллекта, за исключением, может быть, удивительной легкости, приводившей меня поначалу в истинный восторг. У этой легкости была и оборотная сторона. Для других людей я стал (увы, или к счастью) не тяжелее воздуха, так что, стоило мне зазеваться, или забыть на секунду, кто я есть на текущий момент, как меня буквально сшибали с ног. Не раз выскальзывал из-под колес автомобилей. То, что я сам себя слышал, отнюдь не означало, что слышали и меня. Довольно быстро, впрочем, я освоился. Гораздо сложнее оказалось привыкнуть к отсутствию надобности в пище и сне: рефлекс оказался просто непреодолим. Но пища летела сквозь меня на землю, не привлекая чье-либо внимание, как если бы это был некий энергетический оттиск того, что поглощали другие. Вдобавок отпала надобность в сне. Это было самое ужасное! Возможно, сам я стал сновидением? В общем, проблема с невидимостью оказалась из числа наиболее безобидных. Поэтому, видимо, и потянуло домой – узнать, что творится с моим оставленным без присмотра телом.
