Дядя вскоре позвонил и оказался более трезвомыслящим человеком. Выслушав меня, он сказал: «А я-то чем этому уроду смогу помочь? Я сейчас за тысячу километров от Сибирского тракта». (Дядя находился где-то на арктическом побережье, отчетливо слышались крики чаек и взволнованные голоса матросов.)
«Позвоните второму дяде, – закричал я, пытаясь заглушить чаек, – пусть он приедет».
Второй дядя находился, по словам Малинина, где-то совсем рядом, типа, в Нижнем Тагиле, но его номер Малинин не помнил.
В это время жутко ударил судовой колокол, все звуки слились в одно, и телефон дяди отключился.
Больше мне никто из многочисленных родственников Малинина не звонил, но, видимо, все-таки сигнал «Mayday» (международный сигнал бедствия. – Ред.) дошел до кого-то из них.
Сегодня что-то уж совсем многолюдно у церкви (в церкви, надо полагать, еще больше), все качели и почти все скамейки заняты, повсюду бегают эти мерзкие дети и кричат.
Среди прихожанок изредка попадаются симпатичные.
Сегодня какое-то причастие, какое именно, я не знаю.
Сегодня у меня в куртке яблоко – из числа тех, что принес вчера Тимофей.
Вечером мы сидели на скамейке центральной аллеи психбольницы, к нам подошла старушка, что называется, божий одуванчик:
– Возьмите, ребята, яблочков…
У нее был полный пакет маленьких таких, грустных деревенских яблок.
– Да нет, спасибо…
Лицо у нее в добрых старческих морщинах – первый признак умирания у таких старушек, которые в с е г д а переживают своих мужей.
– А их моему не передают, а ему еды не хватает, иногда берут, иногда нет, я вчера пирожки с яйцом и луком приносила и жареную картошку, он ее очень любит, так разрешили передать, а раньше не давали, искала-искала этот корпус, где лежат психи, еле нашла… Моему-то тут еще три месяца лежать, врачи говорят… Да возьмите, ребята, яблочков, они хорошие, потом съедите! Погода-то какая хорошая, ласковая, ни ветерка, и солнышко такое нежаркое… А вы из какого отделения?
– Из третьего, – ответил я.
– Наркоманы?
– Наркоманы, – ответил я.
– Ну лечитесь, бедные, – сказала она, – дай Бог вам здоровья…
Есть ли, интересно, такая болезнь и ее латинское название, как нелюбовь к собственной планете?
Не люблю я эту планету.
Если бы я ходил по психиатрам и вдалбливал им это, то, может быть, потом я бы стал сенсацией в среде психиатрии и меня показывали бы, как Шарикова: «Говори, Москва, разговаривай, Расея…»
Сходил к невропатологу, она сказала, что позвоночник искривлен у меня с детства, типа, с рождения, из-за этого мышцы действуют неправильно, что и причиняет сильную боль, и что это в моем возрасте уже неизлечимо, и даже правильная осанка (как я всегда думал) не поможет.
