– Извольте видеть, кого он посещал.
– Он посещал того, к кому его вели, насколько я все это понял. Вы вели – он посещал. Где соглядатайство?
– В том и весь смысл, ваша честь, что умелыми действиями вашего покорного слуги деятельность обвиняемого была направлена по предсказуемому следу и не принесла большого урона государственному укладу.
– Ах вот оно что! Ну, с этим вас можно поздравить. Действительно, если рассматривать дело с этой стороны, то вовремя пресечь – это и есть наше главное предназначение. И все-таки хотелось бы знать – теоретически, разумеется, – к чему же, собственно, стремился обвиняемый, так ловко направленный вами по ложному следу?
– Он стремился в Грушино!
– Грушино? Надо же! У нас есть это место?
– И да и нет, ваша честь!
– Что сие означает?
– Место отыскалось только на старинных картах как временно приданное нашему району, но после – исключенное из него.
– Ах тут мы еще и имеем поддельные карты? Быть может, там отыщутся и искаженные термины?
– Термины?
– Именно. Нет опасней преступления, чем искажение терминов. Например, вы говорите «вода», а в самом-то деле имеете в виду смесь воды с золотом, а потом вы продаете воду под видом воды, а на самом-то деле продаете золото, называя его водой, что приводит к неуплате налогов с золота и уплате их только с воды. Я понятно объяснил?
– Все ясно, ваша честь, но до терминов мы не добрались.
– Можно ли говорить о том, что вы были в опасной близости от них?
– Не думаю, ваша честь.
– А о чем вы думаете? О том, что посещение Грушина есть преступление?
– Нет, но преступление есть под видом посещения Грушина…
– Тут вы повторяетесь, я полагаю, заговариваетесь, а надо жестче, четче: умысел – и точка!
– То есть…
– Я полагаю, что умысел доказан. Предлагаю обсудить такую меру пресечения, как пожизненное заключение, а то мы тут до скончания века будем рядить – было или же не было.
– Совершенно справедливо, ваша честь!
– Итак, было, установлено, пресечено. Мера пресечения – пожизненное заключение под стражу. Защита?
– Защита согласна, ваша честь.
– Последнее слово предоставляется обвиняемому.
И тут до меня доходит, что обвиняемый – это же я! Весь этот, с позволения сказать, суд, я продержался в каком-то небывалом оцепенении и даже в отупении, и теперь выходило так, что мне предоставлялось последнее слово.
– Я даже не знаю, что и сказать… – выдавил я из себя, удивившись вырвавшимся звукам.
– Ну скажите что-нибудь, не сидеть же нам всем тут вечно! – председательствующий и судьи уставились на меня. – Чем быстрее вы сообразите, тем быстрее мы отправимся на совещание для вынесения приговора.
