– Куда пора? – спросил я.
Достин Достинович посмотрел на меня с теплотой и участием:
– В суд, мил человек, в суд! Как выйдете – справа по коридору. Да Григорий Гаврилович все знает. Доведет.
В то же мгновение мы оказались за дверью. Я поймал себя на мысли, что совершенно не заметил, как мы с Григорием Гавриловичем здесь оказались. То ли выкатились, то ли вышиблись. Спутник мой при этом держал в руке очередную нашу регистрацию и смотрел вполне осознанно. Запахло томностью или я даже не знаю чем, но чем-то, что я бы назвал томностью, и сейчас же на нас налетели фурии, гарпии, словом, кто-то нас подхватил – проклятая темнота общественных коридоров – и поволок.
А потом нас впихнули в залу – огромную, со сводчатыми потолками, обещающими скорбь и дым Отечества.
– Войдите! – сказал кто-то в глубине. – Ближе! Ближе!
Мы подошли ближе, и тут я наткнулся на глаза – они смотрели прямо в меня, прямо в душу, забирались вовнутрь, раскладывали там все по косточкам.
– Ну, как там? – спросил кто-то со стороны.
– Пока смотрю, – ответили глаза.
А потом глаза приблизились, выплыли из темноты, и я увидел женщину в платочке и в темных развевающихся одеждах до пола. Она словно принюхивалась.
– Ничего на нем нет, – сказала женщина, перестав меня нюхать.
– Вот и славно, – отозвалась темнота. – Нет – и судить можно.
– А раз нет ничего, так и суд – самое время.
– Милое дело, милое дело, – пролепетал кто-то.
– Встать! Суд идет! – взвизгнул уже кто-то другой, и сейчас же зажегся свет.
Мы с Григорием Гавриловичем даже зажмурились. Перед нами воздвигался огромнейший стол. За столом на стульях с высоченными спинками сидели три старика в черных мантиях. Полоток залы уходил далеко вверх, заканчиваясь сводами, как в католическом храме. По стенам висели скорбные портреты государственных деятелей, из которых я узнал только Безбородко Александра Андреевича и Нессельроде Карпа Васильевича. Остальные напоминали Кощеев Бессмертных во множестве вариантов. Незамедлительно на ум пришла святая инквизиция.
– Сторона обвинения? – спросил старик, сидящий в середине.
– Я! – к моему глубокому удивлению, воскликнул Григорий Гаврилович.
– Представьтесь! – сказал председательствующий скрипучим голосом.
– Здешний городовой, ваша честь, Бородавка Григорий Гаврилович.
– Очень хорошо! – прожевал старик. – Сторона защиты?
– Это снова я! – отозвался Григорий Гаврилович, чем совершенно не удивил старика.
– Защита сегодня дружит с обвинением, – обратился он с улыбкой к своим соседям, те одобрительно хмыкнули. Старик посуровел.
