В назначенный час он распахнул дверь с телефонной трубкой в руке, говоря по-немецки, скорее всего, обсуждал с соперником шахматную партию. Разговор он сразу же закончил, но продолжал озадаченно поглядывать на доску перед собой. Боится, что без его неустанного контроля фигуры начнут самовольно перемещаться? Или смотреть на меня не хочет?
– Я не вовремя?
– Прошу прощения, – он кивнул на телефон, – это я не вовремя.
Он, наконец, убрал шахматы и сделал неопределенный широкий жест.
– Присаживайтесь, мисс. Хотите кофе?
– Терпеть не могу кофе. Вы хотели мне что-то рассказать?
– Я по-прежнему не хочу, чтобы вы считали Христиана врагом.
– Странно, что вас это тревожит, столько лет прошло, я ему не судья и не адвокат.
– Но вы журналист и собираете материал, как вы выразились «для назидательной передачи» о событиях, на которые я хотел бы пролить свет. К тому же я давно искал подобную возможность.
– И почему вы все это время молчали?
– Не было удачного случая. Хотя я однажды писал в Хайфу профессору Боннеру. Я нашел его через еврейское агентство.
– Мне об этом ничего не известно.
– Монтекки выслушал бы Капулетти с большей вероятностью, нежели Боннер-Ретенбаха. Профессор просто ответил, что ради своей дурацкой диссертации я не должен ворошить кости невинноубиенных, и дал понять, что вопрос закрыт.
– Он такой, – кивнула я.
– Так вы все-таки знакомы?
– Это мой дедушка.
– Я почему-то так и подумал.
– Итак, ваше желание исполнилось, я – Боннер, и я готова вас слушать.
– Это можно воспринимать, как начало примирения двух благородных домов?
– Пока нет, но мне нужен материал.
– И на том спасибо, – покорно согласился он и положил передо мной очень старую толстую тетрадь в кожаном переплете.
– После расстрела сына моей прабабке были переданы его личные вещи, среди которых оказался этот дневник, Христиан вел его с момента вступления в гитлерюгенд и до своего последнего дня. Она, скорее всего этого не читала, ей было не до этого – гибель сына, депортация венгерских немцев, тяжелые послевоенные дни, все это навсегда вышибло её из колеи. Но меня в свое время он просто спас.
– Спас?
– Я знаю, что родственников не выбирают, но с детства очень тяготился родством с фашистом. Дневник Христиана хранился в сейфе у отца, в принципе, это был типичный скелет в шкафу, на который в своё время ни у кого не поднялась рука, но и упоминать о нем в семье было не принято. Однако он настолько овладел моим сознанием, что лет в шестнадцать я все-таки собрался с духом, вытащил его и прочитал, иначе умер бы от аутосиннои. Я был готов ко всему, даже к тому, что мне станет еще тяжелее, лишь бы не находиться больше в неведении. Можно сказать, что после прочтения у меня с души упал огромный груз.
