Айзек и раньше пользовался услугами Лемюэля, когда ему требовалось какое-нибудь редкое или запрещенное химическое соединение, или рукопись, копий которой во всем Нью-Кробюзоне осталось всего несколько, или информация о синтезе каких-либо запрещенных веществ. С присущим ему чувством юмора Айзек тешил себя мыслью о том, что самые отъявленные негодяи из городских низов честно ищут птичек и бабочек, оторвавшись от своих бандитских разборок и торговли наркотиками.
Завтра вошькресенье, вдруг осознал Айзек. Прошло уже несколько дней, как он не виделся с Лин. Она ведь даже не знает о его заказе. Насколько он помнил, они назначили друг другу свидание. Собирались поужинать вместе. Он может на некоторое время отложить свои исследования и рассказать любимой обо всем, что с ним произошло. И он с удовольствием это сделает, очистит свой мозг от накопившегося хлама, вывалив его перед Лин.
Лубламай и Дэвид уже ушли, понял Айзек.
Айзек поворочался, словно тюлень, и со всех сторон кровати посыпались бумаги и снимки. Он выключил газовый рожок и выглянул из темного склада наружу. Через грязное окно он видел огромный холодный диск луны и двух ее дочерей, медленно вращающихся вокруг, – спутников древней голой каменной скалы, мерцающих, как жирные светляки.
Глядя на спиральное вращение лун, Айзек погрузился в сон. Он нежился в лунном свете, и ему снилась Лин: это были яркие, сексуальные и нежные грезы.
Бар «Часы и петух» выплеснулся наружу. Передний дворик, выходивший на канал, который отделял Салакусские поля от Пей-и-Поя, был заполнен столами и разноцветными фонариками. Звон бокалов и радостные возгласы доносились до суровых барочников, которые вели свои суда через шлюзы, скользя по шлюзовым водам и поднимаясь на более верхний уровень, а затем уплывая прочь в сторону реки, оставляя позади шум таверны.
Лин почувствовала головокружение.
Она сидела во главе большого стола под фиолетовой лампой, в окружении своих друзей. Рядом с ней сидела Дерхан Блудей, арт-критик из журнала «Маяк». По другую сторону от нее восседал Корнфед, который оживленно болтал с Растущим Стеблем, кактом-виолончелистом. Александрина, Белладжин Громкий, Таррик Септимус, Зануда Спинт – художники, поэты, музыканты, скульпторы и целая орава прихлебателей, которых она едва знала.
Это был круг Лин. Это был ее мир. И все же она никогда еще не чувствовала себя так изолированно от них, как теперь.
Сознание того, что ей наконец удалось отхватить огромный заказ, о котором все они могли только мечтать, ту самую работу, которая на долгие годы могла сделать ее счастливой, – это сознание отделяло ее от сотоварищей. Кроме того, ужасный заказчик весьма эффективно наложил на ее уста печать молчания, усугубив ее изоляцию. У Лин возникло ощущение, будто внезапно, без всякого предупреждения, она оказалась в совершенно другом мире, отличном от циничного, шутовского, яркого, манерного, самовлюбленного окружения богемы Салакусских полей.
