Аввакум сыграл свою коронную роль и снова надел маску скучающего человека.
Мне не оставалось ничего другого, как капитулировать. Я вытащил из чемодана ковер и молча бросил его к ногам Аввакума.
Пока в соседней комнате он одевался и варил кофе, я с любопытством осмотрелся. Кроме киноаппарата не было ни одной новой вещи. Множество книг на полках, старый диван с потертой плюшевой обивкой, высокая настольная лампа, просиженное кожаное кресло у камина — все мне было знакомо, все стояло на тех же, раз и навсегда установленных местах. И я подумал, что каждый предмет, как и хозяин, навсегда распростился с надеждой, что когда-нибудь будет обновлен или передвинут хотя бы на один сантиметр. И лишь киноаппарат выглядел оптимистом и вызывающе поблескивал своими линзами на письменный стол Аввакума — единственное место в комнате, где обычный строгий порядок утратил свою власть. Раскрытые книги, вперемешку с журналами, вырезками с подчеркнутыми заглавиями и отмеченными абзацами — весь этот хаос свидетельствовал о том, что хозяин не засиживается подолгу за своим столом, что интересы его сосредоточены на чем-то другом, вне пределов этой комнаты. Было, правда, и другое объяснение — он проводит большую часть времени в своем любимом кожаном кресле. Вытянув к камину ноги и закрыв глаза, он словно прислушивается к каким-то далеким, едва уловимым и одному ему слышным звукам. Таким я видел Аввакума в самые тяжкие для него дни — после окончания «ящурного дела» и самоубийства Ирины. Эта мрачная картина навсегда врезалась в мою память.
Но оказалось, что я ошибся и на этот раз.
— Изучаешь фототеку? — спросил Аввакум, входя в комнату с подносом. На нем был элегантный темно-коричневый костюм.
— Какую фототеку? — удивился я.
Аввакум улыбнулся и, обняв меня, подвел к книжным полкам. Там был пристроен узкий шкафчик с застекленными ящиками. Он достигал уровня самой верхней из полок и поэтому казался их продолжением.
Как-никак я все же трясся в поезде целую ночь, и поэтому некоторые мелочи, естественно, ускользали от меня.
Аввакум принялся выдвигать ящики. Одни из них были набиты карточками, бланками, другие — пленками, и на всем этом стояли сигнатурные буквы и цифры и еще какие-то знаки, напоминавшие буквы греческого алфавита.
Аввакум предложил назвать ему первую попавшуюся букву. Вероятно, в уме промелькнуло слово «фантазия», и поэтому я произнес букву «ф».
«Отлично», — кивнул Аввакум. По всему было видно, что он очень доволен моим случайным выбором.
