Он загрохотал и задымил, не ожидая очередного выброса, выплеснул в сердцах через разрушенный северо-западный борт кратера изрядную порцию лавы.
Стромболи не знал, что значат эти слова-сигналы, что они пророчат: самую страшную беду из всех возможных или встречу с другом, который еще далеко, но который спешит, и мысль его прожигает пространство.
Мария уже не загорала, а просто лежала на берегу, не имея сил лишний раз подняться и окунуться в море. Солнце плавило ее тело, дурманом вливалось в жилы. Еще немного — и закипит кровь, задымится шоколадная кожа, вспыхнут волосы…
— Присматривай за мальчиком, — распорядилась она, не открывая глаз.
В красном сумраке, которым сквозь плотно сомкнутые веки наполнило ее солнце, возникли какие-то невнятные, бессвязные слова — бу-бу-бу. Пробились извне — и пропали. Это голос Рафа. Он, по-видимому, ехидно справляется: кто же, мол, всегда и во всем опекает сына, если не я.
Нет, какой он все-таки нудный!
Сын родился в год, когда она нашла клад — так говорят в их семье. В том же году она купила домик у моря — тот самый, который снимала летом. В том же году бросила работу в школе. В том же году, если это имеет значение, вышла замуж…
Мария вздохнула, сладко потянулась.
Как давно все это было… Правду говорил древний мудрец: когда человек пребывает в безмятежности — время для него как бы останавливается. Прошло семь лет, а ей кажется — вечность.
Она открыла глаза.
Рядом, в тени зонтика, лежал Маленький Рафаэль и читал еженедельник вечно он таскает на пляж газеты. В год, когда она нашла клад, он навсегда оставил баловство с самолетами. Мария знала: у него в то лето случилась какая-то поломка или авария, но чувствовала, что об этом говорить нельзя, и не интересовалась подробностями. За эти годы Раф стал модным промышленным дизайнером, оброс жирком и рыжими курчавыми волосами.
— Мама, постереги мои ракушки! — мокрый и холодный бесенок на миг приник к ней и вновь убежал.
И в кого только он?
Худой, неугомонный, ни минутки не полежит, не позагорает… То с ребятами гоняет вдоль берега, то часами ныряет и балуется в воде, и тогда Мария тревожно вглядывается в сумятицу волн и человеческих тел: видна ли родная черноволосая головка.
С моря прилетел ветер, остудил обожженное солнцем тело. Если так будет задувать, море после полудня начнет штормить и только самые смелые будут прыгать среди волн.
Когда шторм, когда крепнет ветер и у берега, круто вырастая на пологом дне, начинают вздыматься бурые водяные валы, Марии всегда становится не по себе.
