Советская литература переживает время расцвета, удивляя мир особым, неизвестным ранее типом писателя. «Не расстреливал несчастных по темницам», – писал Сергей Есенин, ставя себе в заслугу то, что всего десяток лет назад было естественным для любого психически нормального человека.
Советская юстиция рождается как юстиция революционная и классовая. Она не стыдится террора, ибо «он очищает землю для лучшего будущего». Число заключенных в тюрьмах (не менее 40 % из них – по официальным данным – рабочие и крестьяне) не перестает расти.
Но рано или поздно террор как единственный способ самозащиты молодой республики должен был изжить себя: республика выстояла против внутренних и внешних врагов, она крепнет и развивается. И 6 февраля 1922 года декретом ВЦИК ВЧК была упразднена. Для выполнения задач по подавлению контрреволюционных выступлений, бандитизма, борьбы со шпионажем и других жизненно важных для страны задач, включая «выполнение специальных поручений президиума ВЦИК или СНК по охране «революционного порядка»» при НКВД РСФСР было создано Государственное политическое управление – ГПУ.
Вот в такое интересное время жил Михаил Юрьевич Фролов. И был он отнюдь не рядовым обывателем, а вчерашним чекистом и ответственным работником Главного политического управления, который в силу своих полномочий беззаветно отдавался борьбе с религией, а также шпионами, кулачеством и прочим антисоветским элементом.
Казалось бы, ГПУ должно было бы начать работать мягче и интеллигентней, чем ВЧК, а его сотрудники – стать более дружелюбными и, разумеется, более беспристрастными, чтобы стереть из памяти людей воспоминания о зверствах чекистов. Но ГПУ получило в наследство от ВЧК не только здание на Лубянке, но и своего председателя – Феликса Дзержинского и, разумеется, кадровый состав. В сущности, ничего не изменилось: методы работы остались старыми. Так и проработавший три года в ВЧК Фролов перенёс приобретенные навыки в работу ГПУ. И считал их абсолютно верными.
Нерешительные попытки закрепить право назначать наказание исключительно за судебными органами с треском провалилось, и уже в октябре 1922 года ГПУ получило право применять внесудебные репрессии (включая расстрел) по отношению к бандитам. А бандитом можно было объявить кого угодно.[7]
Михаил Юрьевич лично принимает участие в таких внесудебных репрессиях, не только выявляя злодеев, но и приводя приговор в исполнение.
Вот и сейчас он и трое его помощников выехали на задержание «меньшевистской контры, пригревшейся на груди революции». В многочисленных циркулярах ставилась задача «полного изгнания меньшевиков из общественных организаций, научных и учебных заведений, различных предприятий и ведомств с категорическим воспрещением последующего восстановления на работе». Расстреливать их прямыми указаниями не предписывалось, но если это случалось «при попытке к бегству» или «оказании сопротивления», никто особо не интересовался подробностями расправы с «социально-опасными элементами».
