— Я сделаю, хорошо. Только покажи клей или что там у тебя.
Наклонившись над столешницей, провела пальцами по мешочкам и мисочкам, понюхала пятно налипшего на кончик указательного белесого киселя.
— Ага, вот похоже клей. Казеин, да? Ну ладно. Посмотрим сейчас.
И, зачерпнув, принялась втирать студенистую массу в прорезанные мастером швы на панцире. Обтерла краем ткани липнущие руки и стала укладывать перламутровые осколки расходящимися лучами и спиралями. Боль в плече стихла. Мужчина маячил где-то сбоку, иногда вздыхал. Свет становился ярче с каждым следующим кусочком раковины, и она услышала собственные шаги внутри головы — по вянущим листьям пещеры из сна. Улыбнулась и заговорила, мимолётно удивляясь своей свободе:
— Во-от, смотри, тут солнце, это глаз его и ресницы, оно недовольно, но если здесь положить вот так, будет щекотка, понимаешь? Фыркает, сверкает глазом, и сразу хорошо… А это лес, дальний, есть тут у вас дальний лес? Пусть в нём живут жирафы, чтоб шеи длиннее деревьев, они от того грустят, не хотят все время наклоняться. Этот…
Она повертела в запачканной руке длинный осколок со скошенным краем:
— Этот убежит за край света, искать деревьев по себе, но найдёт только цветы и станет жить на коленях, грустно, но пока он здесь, не убежал, только будущее его немножко просвечивает, да? А для тебя, если хочешь, пусть будет другое — лук там, стрела или копьё, хочешь? Его держит солнце, чтоб накалывать тучи, а им не больно, только щекотно и против правил. Сердятся. Что-то я чепуху мелю, неважно. Кончаются твои линии, дай нож.
И подняла голову, почти сердясь:
— Нож!
Мужчина развел руками, подался к ней, глядя в лицо. Лада осмотрела стол и показала:
— Вон лежит, дай. Я не достану отсюда.
Наступила пауза. Купол дрожащего света стоял, иногда смаргиваясь, как будто на глаза набегали слёзы и прятали картинку. Но уже светил вокруг, показывая столбы с подвешенными на них вещами и плетёную стенку с торчащими между прутьев старыми листьями. Акут подошел к столу, через радужное свечение протянул руку. Взялся за рукоятку ножа и обернулся увидеть, правильно ли понял. Лада кивнула с нетерпением, протянула раскрытую ладонь.
— Возьми мой нож, женщина племени рыб. Он знает твою кровь, но не знал твоей руки.
Голос покачивался размеренно, и нож в смуглой руке подступал, но не ложился на белую ладонь.
— Возьми и пусть нас свяжет лезвие и кровь на нем. Две крови. Две руки.
Незаметно для глаза нож повернулся, сверкнул кончик лезвия. Через радугу полетела на стол черная капля, за ней другая. Растеклись по светлым узорам.
