— Я был хозяин ножа, но теперь нас двое.
Он подал нож рукояткой, сжимая лезвие окровавленной ладонью. Лада приняла, свела пальцы на тёплом резном дереве, сморщившись и сдерживая тошноту. И тут кровь, снова. Но надо провести линии точно. Нагнулась, не обращая внимания, что циновка съехала с бедёр и упала на доски пола. И стала рассекать твердую кожу точными штрихами.
— Вот тут, а здесь — так. Не знаю, чего ты хотел, но начал хорошо, и я теперь вижу, где надо. Ты бы лучше спел, а? Что у вас тут поют, когда работают. А я, кажется, снова буду болтать, извини. Но я вижу!
Двигалась рука, поскрипывала кожа, расходясь волосяными чёрными резами. Лада поддевала срезанную кожу и углубляла канавку, скребла донышки в ячейках, куда лягут осколки. И то молчала, а то говорила, не слыша сама себя.
Мутный утренний свет, просочившись через тучи, заполнил хижину, но его не было видно рядом с куполом радуг. Лада наощупь провела рукой по столу, оторвала взгляд от сверкающего орнамента.
— Ещё! Есть ещё?
— Всё… — на этот раз мастер понял значение нетерпеливого жеста.
Она встала с колен, покачнулась на затёкших ногах. Оглядела пустой стол.
— Не хватает. Вот смотри, тут надо ещё и здесь.
Мужчина поддержал её и, стоя рядом, глядел на спирали и завитки. Повёл рукой поверх рисунка и улыбнулся. Свет показал большой рот и резкие складки на щеках, худую шею, схваченные на затылке волосы, длинно прошитые сединой.
— Ты — мастер.
Лада топнула.
— Не видишь? Не закончен, надо ещё! Где взять?
Показывала, пальцем щёлкая по краям щита, говорила быстро и взволнованно.
— Нельзя оставлять, это — как не закончить песню. Не поёт он, видишь?
Прервав ее, Акут почти закричал, тоже указывая на сияющую поверхность:
— Ты сделала мир! Смотри, он живой! Ты сделала, что я не смогу никогда! Всего второй знак, а ты сделала, ты — худая и белая, тебя буйвол одним боком уронит, и ты умрешь, но сделала! Завтра откроется дверь, и я понесу щит вождю. Скажу о тебе, и мы будем жить здесь. Что ты хочешь?
Лада выпрямилась, схватила рукой под нижним краем повязки на плече, сжав пальцы на ноющей мышце. И закричала в смуглое злое лицо:
— Дай мне закончить! Как надо! Ты! Ты!! Ты меня резал, а теперь?
Дёрнула за лохматые концы, швырнула смятую тряпку. Выставила вперед плечо, следя, смотрит ли он:
— Зачем это? Если я нужна тебе…
И застонала от резкой боли, когда сквозняк лизнул подживающую рану. Стала опускаться, подламывая коленки и шаря здоровой рукой — опереться об пол. Нагнула голову и заскрипела зубами, забыв о споре, об осколках. Так больно и непонятно, как сесть, лечь, свернуться, чтоб хоть как-то утишить.
