— Ну и ну, Шура, ничего не скажешь… — покачал головой Бендер. — Дальше?
— Плюхнулся я, значит, на сидение рядом со священником. Кучер заорал:
— Куда?! Вон! — кнутом замахнулся на меня, но побоялся священника задеть.
— Батюшка, спаси меня, я никого не убивал. Вот только машинально, понимаете? — сказал я ему.
Священник с окладистой бородой, с крестом на лиловой рясе трижды перекрестил меня и ответил:
— Бог тебя спасет, раб божий, молись.
— Ах, святой отец, но я не знаю ни одной молитвы, — смутился я.
— Крещеный? Вот так и крестись, — показал мне священник.
— Я неловко повторил, как надо креститься, а кучер обернулся и спросил:
— Так что, отец Никодим, высаживаем беглеца, а?
От этих слов я сжался весь и забился в угол сидения, боясь оказаться снова на улице, где, возможно, за мной уже гонится Прохоров, если не бегом, то на извозчичьей пролетке.
— Поезжай, поезжай, Василий, да как можно резвее, — приказал отец Никодим.
— И фаэтон помчался еще быстрее под цокот копыт, так как кучер захлестал двух лошадей, но не кнутом, а вожжами по их крупам.
— Ну, друг мой Шура, ничего не скажешь, повезло, — сдвинул под собой стул Бендер. — И милиционер не догонял?
— Ой, комедия, Остап Ибрагимович, — засмеялся Балаганов. — Как мне потом рассказал мой дружок, который видел, как легавый оглянулся как раз в тот момент, когда я вспрыгнул в экипаж. Он бросился за ним. Сунул в рот свисток и, чуть не лопнув, задул в него, но свистка не получилось. Отверстие было забито, наверное, семечкой. Легавый с досадой махнул рукой и побежал на помощь своим товарищам, — засмеялся рыжеволосый бывший уполномоченный по рогам и копытам.
— Выходит, все было за то, Шура, чтобы вы избежали допра. Вам невероятно повезло.
— Еще как! Шесть месяцев допра, не меньше, мне намотали бы, Остап Ибрагимович. Деньги конфисковали бы, вопросы, откуда, да что? Еще и контру могли бы приписать, а? — засмеялся Балаганов.
— Контру не контру, а уж посмотрели бы на тебя не как на карманника, а как на социально опасного элемента. И, возможно, решили бы, что ты из тех, которых ловили тогда со стрельбой, Шура. И Беломорканал тебе бы засветился домом.
— Ой, Остап Ибрагимович, командор! — растроганно произнес Балаганов и потянулся через стол, чтобы обнять Бендера.
— Ну-ну, без телячьих восторгов, Шура. Не надо оваций… Неужели вы и теперь опуститесь до низкого пижонства?
— Вот крест святой, Остап Ибрагимович, ни за что! — горячо выпалил и перекрестился Балаганов. — Положите вот здесь что угодно, не возьму чужого. Я сейчас другим человеком стал. Смотрите, какой у меня нательный крест, — распахнул Балаганов пиджак, жилетку и расстегнул рубашку. На груди бывшего карманника и мелкого воришки висел на серебряной цепочке золотой крест с распятием.
