Я наклоняюсь к этой куче-мала и пытаюсь изобразить ярость, почти как у Рейны на лице. Уверена, по мне читается только недоумеващее "что, черт возьми, тут произошло"?
Мама смотрит на меня, ее ноздри трепещут, как крылья бабочки.
— Я же тебе велела бежать, — успевает она процедить перед тем, как дать Торафу локтем в зубы, а потом хватить Галену по ребрам.
Он успевает, воя от боли, перехватить ее ногу перед новым ударом. Тораф сплевывает кровь на линолеум и фиксирует мамины руки. Она вся извивается, и, ощетинившись, как еж, ругается словно сапожник.
Да, мама никогда не была женственной.
Наконец, поверженная, она без сил валится на пол. Ее глаза наполняются слезами.
— Отпустите ее, — всхлипывает мама. — Эмма тут ни при чем, она ничего не знает. Не ввязывайте ее в все это, и я сделаю все, что скажете.
Эти слова напоминают мне о том, что моя мать — Налия. Да уж, Налия — моя мама...
— Ау, Эмма, ты не будешь меня игнорировать вечно. Посмотри сюда.
Это пугает меня. Я перевожу взгляд с ветхого потолка и фокусируюсь на своей матери.
— Я не игнорирую тебя, — говорю я правду. Я в курсе каждого мельчайшего движения, которое она сделала. С тех пор, как я проснулась, она шесть раз скрестила и выпрямила ноги, сидя на мини-столике у двери. Она сжала свой конский хвостик восемь раз. И двенадцать раз она выглянула в окно. Я полагаю, что это мой долг, как пленницы, следить за своим похитителем.
Мама снова закидывает ногу на ногу, наклоняется вперед и, подперев голову, устало произносит:
— Нам надо все обсудить.
Сначала я фыркаю. Но абсурдность этого заявления и всего, что под ним кроется, берет верх, и я начинаю смеяться. Я захожусь в истерическом хохоте, и с каждым моим новым вдохом, изголовье кровати бьется о стену. Она дает мне успокоится и ждет довольно долго, пока я не хватаюсь за живот и пытаюсь отдышаться, после чего наступает естественная пауза. Я вытираю результат безрадостного смеха — слезы, до того, как они оставят пятно на жутком, жестком покрывале.
Мама начинает качать ногой — ее вариант нетерпеливого постукивания ботинком.
— Ты закончила?
Я сажусь в смятой постели, которая, словно замерзшая рябь на озере, раскинулась вокруг меня. Комната кружится, но это не худший вариант.
— С чем именно?
— Побудь, пожалуйста, серьезной.
— Похоже, ты зря меня накачала.
Она закатывает глаза и отрицательно машет рукой.
— Это хлороформ, ты отойдешь.
— А Рейна?
Она понимает, о чем я, и одобрительно кивает.
— Она, должно быть, как раз сейчас приходит в себя, — мама откидывается на кресло. — Эта девчонка просто акула.
