Андрей заметил, что многие взрослые, столпившиеся у края площадки, уставились на него с испугом. И кто-то сказал негромко, но очень внятно:
— Мерцающий…
А потом на школьный двор обрушился ливень.
Сон был вязкий, липкий, навязчивый. Мерзкая топь, трясина, жирная хлябь. Андрей пытался проснуться, но каждый раз его затягивало все глубже. Кошмары поднимались из памяти как вонючие пузыри. Он снова стоял на школьном дворе один на один с муреной, и безумный глаз таращился на него, пульсируя оранжевым светом. Потом руку сдавливал раскаленный браслет, и железный коготь царапал кожу. Боль поднималась от запястья к плечу, и Андрей начинал кричать, но звук терялся в удушливой темноте. Ксюха смотрела на него без улыбки, с гримасой брезгливого отвращения, как смотрят на огромное насекомое, которое выползло из травы на асфальт. А под конец Андрею приснился Вадик Фоменко. Тот сидел на лавочке в раздевалке, низко опустив голову и держа в руке пустую водочную бутылку. Андрей хотел окликнуть сидящего, но понял, что начисто забыл его имя. Бутылка упала и покатилась, и тогда человек на лавочке медленно поднял взгляд. Черты его лица заострились, скулы проступали все резче, глаза потускнели, проваливаясь в глазницы, кожа пожелтела, словно пергамент, и начала осыпаться. Андрей ощутил отчетливый запах тления и понял что человек напротив давно и безоговорочно мертв. Мумия, которая высохла много веков назад, но до сих пор зачем-то притворялась живой…
Андрей закричал, и этот крик, наконец, позволил ему проснуться. Он резко сел на кровати и сразу ощутил тошноту. Вкус во рту был такой, словно он наглотался болотной жижи. За окном неярко светило солнце — судя по всему, дело клонилось к вечеру. То есть, он, выходит, проспал весь день. Андрей опять прилег на мокрую от пота подушку, вспоминая свои кошмары. Привидится же такое! Ну, еще бы — после вчерашнего…
Андрей вздрогнул, быстро посмотрел на левую руку, и сердце пропустило удар. «Татуировка» была на месте — тускло-серебряное плетение, внутри которого иногда мерцали цветные искры. Твою ж мать! Значит, все-таки не приснилось…
Он попытался вспомнить, чем закончилась ночь. Всплывали разрозненные фрагменты, словно вырезанные из фильма. Черно-белые кадры, подсвеченные вспышками молний. Перекошенные лица, резкие тени. Криков не слышно — все заглушает гром. Островский каменно улыбается над площадкой. Рядом кого-то тошнит на клумбу. Андрей ощущает жгучую боль в предплечье, а в груди возникает горячий ком. Дышать становится трудно. Андрей еще подумал тогда, что алкоголем их накачали намеренно, в качестве своеобразной анестезии…
