Интимный портрет дождя, или Личная жизнь писательницы | страница 67
Рокки приветливо вильнул хвостом, «подмигнул» ушами. Но тут его уши повернулись в сторону магазина и насторожились. Очередь оглянулась. Оттуда, с торца, к ларьку двигался помятый мужчина, походкой и всем обликом — вылитый президент, только в алкогольном варианте.
— А вон и Горбачев прется! — узнали приятеля алкаши. Нашему щенку он не понравился. Зарычал.
— Ну, ты смотри! — сказал мой Валера, кивнув на «Горбачева». — Ведь похож, а?
Очередь вдруг возмутилась:
— Горбач, сука, куда прешь, скотина? Встань за собакой! Двойник президента попытался сунуть свою банку вперед всех.
Подошел мой благоверный, хохотнул и сказал:
— Видел я в метро двойника Лужкова, газетами он торговал. Паршивый такой, неопохмеленный, воняло от него как от помойки.
Моя дочь почесала бровь и глубокомысленно сказал:
— Много похожих людей, если приглядеться.
Я заметила, что она сильно осунулась и побледнела. От этого особенно выделялись на узком лице темные изогнутые вверх брови, а серые глаза казались огромными и яркими от синевы под ними. Малого роста, она смахивала на первоклашку. Какой-то молодой алкаш засмотрелся на нее, она отвернулась и спряталась за мою спину.
Ну и устроила я приключеньице. Жили себе и жили, да вот вздумалось мне замуж выйти. И получила. Наш уютный девичий быт взорван. Нам навязывают другой стиль жизни, с бессонными ночами, когда является, словно Каменный гость, ошалевший от пьянки муж, вытряхивает нас из постелей и устраивает нам «фейерверк»...
Что получилось? У всех нас сдают нервы, все перегрызлись. Дочь пропускает школу. Муж кричит: «Сдай ее в детский дом!» Я кричу: «Всех вас сдам в детский дом, доконали, сволочи!» Дочь получает пинки то от мужа, то от меня. У нее — нервные срывы, ночные страхи.
Зато у нас бывают праздники, когда Валера приносит с базара всякую вкуснятину и мы роскошно пируем, объедаясь до расстройства желудков...
Ну, пьет, что ж теперь, кричать что ли? Все пьют. У нас на Руси так принято, похмелье в крови у наших мужчин.
Людмилу вот жалко, мучается. Но тетя Зина заберет ее к себе в Тверь. Это — единственное спасенье...
Валера закрутил крышку на канистре с пивом, и мы двинулись обратно. «Горбачев» уже валялся между газоном и помойкой, об него терлась бесхозная кошка. Рядом аккуратно стояла консервная банка с остатками разбавленной пивом водки.
— Это Райка, — кивнул на кошку Валера. — Ишь как об Мишку трется, стерва.
Мы возвращались через парк мимо Троицкого храма — он был все еще в строительных «лесах». Сегодня службы не было. Мужчины в спецовках размешивали цемент и таскали кирпичи. Мы проходили мимо того места, где Валерий впервые назвал меня Княжной Великой. Я вспомнила, какой это был прекрасный день, потрясающе пахло листьями и травой, удивительно легко дышалось! Люблю лето! Это было вскоре после нашего знакомства, давно, давно… Такой был чудный день… Мы, помню, бродили и болтали до вечера, а потом я пригласила Валерия домой на чашечку кофе. Валера удивил меня причудливым мышлением, он нафантазировал и наговорил мне столько, что голова пошла кругом. Он оказался совсем не таким, каким я знала его раньше, в деловой обстановке. Обычно молчаливый, в тот день он журчал как ручей.