Летом на выручку приходит раннее солнце. С ним веселей, его встречают птицы, оно теплит в них, стариках, робкие силы. Они рады лету. Сколько ещё раз доведётся видеть расцвет природы? Пять, десять, а может, это последний завершающий год, финал, заключительный аккорд в миноре. Бессонница заставляет прислушиваться к организму, в котором всё уже совсем не так, и они знают: он устал и потихоньку готовится. Настанет день, и их сердца остановятся. Хотелось бы весной, когда пахнет черёмухой и в воздухе разлита сладкая томная блажь, блажь любви, неги и умиротворения. Боже, когда это было и было ли вообще? И с ними ли происходило всё, что теперь называется прошлым, может, это сон, иллюзия, брожение больного, уязвлённого жизнью ума? По ночам они пытаются понять и прислушиваются к тикающему механизму смерти, наблюдают изнутри себя приметы перехода из одного состояния в другое. Разгадать бы таинство собственного медленного угасания и конца.
Да ну тебя, писатель. Какого чёрта ты нас хоронишь? Это кто там в дверях? Та, что с косой? Уйди, страшилище. Вишь, разоделась. Тебе тут не венецианский маскарад, а кухня в пять квадратных метров. Поди прочь. Послушай, не бушуй. Имей совесть, ты же не пьяный сантехник. Ступай, другим разом. Иди, иди, с богом. Счас, разбежалась. Тут пенсию завтра принесут, а ты с косой. И не стыдно.
Приходит утро, новый день впитывает губкой разлитое молоко ночных мыслей, они рассеиваются, как туман, и старики продолжают жить.
Сегодня вернисаж. Надо поздравить юбиляра. Ничего себе. Старый хрен – и туда же. Это ж надо, что наваял. Вывернутые наизнанку дамочки (интимные места больше смахивают на сложно скрученные винтики, шестерёнки, шурупчики и абразивные круги) весело демонстрируют публике что-то очень сложномеханическое. Вроде то, плотское, но только на первый невнимательный взгляд, если присмотреться, на самом деле – наглядные пособия для курсов слесарей автомобилистов в доступной и понятной молодёжи форме. Бомонд исходит от жары и пенится восторгами. Как тонко, как метко, как роскошно и раскованно. Лысый толстый старичок бесконечно вытирает плешь, рот, косит завистливый глаз на стены. В самом деле, виртуозы. Как они могут: и так, и так, и эдак. Распутницы на картинках гарцуют на чём попало (кто на венике, кто на бревне, кто на члене-кувалде). Выглядят они деловито бесшабашно, мол, нам всё равно на чём, хоть на трамвае, лишь бы подпрыгивать. Кто-то разглагольствует о тонкостях письма и глубинах замысла автора, кто-то превозносит до небес высокую эротику в творчестве, кто-то сосредоточенно, впритык, как говорится, с глазу на глаз, изучает технику. Лицо, как броня, усилием воли стёрто напряжение и острое любопытство. Вглядывается в каждую деталь, чёрточку, не упустить бы.
