– И Люсенька тоже была, племянница, – эхом отозвалась следующая.
– А губки как славно у неё сложились. Глазки тоже закрыты хорошо. Вы заметили? – как бы впадая в сомнамбулический транс, включилась последняя.
– Носик, какой славный, как припудренный, – транс оказался заразный, в него, как в омут, окунулась первая. Разговор как бы снова пошёл по кругу.
«О чём они бредят?» – подумала я. И тут меня осенило. Глазки закрыты… Сомнений нет: почти бесплотные ангелы-бабушки возвращались с похорон и поминок. По всему, чувствовали они себя прекрасно: счастливы, а главное, живы. От приятельницы, с которой совсем недавно они гуськом и рядком ходили на прогулки, осталось лёгкое воспоминание, чувство сытости и ещё что-то, укладывающееся в их сознании в несколько штрихов: носик, губки, причёска. Всё. Больше бабушки ничего не помнили. Они долго жили и уже достигли состояния, когда ты ещё не там, продолжаешь двигаться по инерции, но и не совсем тут. Уставший мозг по-детски радужно и нечётко воспринимает окружающее. Они зависли где-то между тем и этим миром, задержались, и на фоне живых, страждущих, мечущихся и мучающихся, выглядели блаженно счастливыми. Встреча с симпатичными бабульками меня поразила. Как? Неужели это возможно? Я так тяжело отстаиваю своё право на место под солнцем, мечусь, страдаю, рву сердце, в итоге: лёгкая отрыжка на поминках, несколько вздохов и забвение? Возмутительно. Этого не должно быть и быть не должно. Моё ещё здоровое, полное сил естество отказывается верить. Но ведь будет. И никуда от этого не денешься. И стоит ли так судорожно добиваться того, что в итоге оказывается ненужным, цепляться за пустое, ломиться в двери, которые для тебя никогда не откроются… Может, просто тихо жить и наслаждаться. Я не знаю.
День солнечного равноденствия
Наступил день летнего солнцестояния, когда много солнца, дня много, а ночи почти нет. Для стариков – это дни активного бодрствования, потому как ночами их обычно терзает бессонница, но это зимой, где царствует нескончаемая, как вечность, тьма.
Они укладываются спать рано, сразу после программы новостей, просмотрев всё до самой последней закавыки: любимый сериал о жестокой любви, если повезёт, то и два, три подряд, на десерт прогноз погоды, курсы валют (некое гурманское излишество в меню), спортивные программы. С экрана улыбнутся бодрые политики и ничтоже сумняшеся пообещают успеть устроить им напоследок прижизненный парадиз, где будут деньги, льготы, уважение и почёт старости в добротной золочёной рамке государственной геронтологической программы. Диковинное слово их не настораживает и не цепляет. Мимо, мимо, пустой ненужный звук. Сказку на ночь от хорошо одетого дяди-клоуна они покорно проглатывают, как пилюли снотворного, сердечное, мочегонное, может, что-то ещё от простатита и давления: всё разом, в ладошку, одним махом, закинул голову, раз – и всё. Авось, помогут на сон грядущий. Теперь – в люлю. Они ещё топчутся в коридоре, зачем-то прикладывают бдительное око к дверному глазку, в котором видна бледно-пустынная лестничная площадка, прислушиваются к внешним шумам: где-то глухо хлопнули и закрылись двери, пропуская через полоску света чужую жизнь, залаяла дрянь соседская собака, кто-то выругался на лестнице и в сердцах смачно сплюнул на пол. Они ещё привычно поворчат себе под нос, проверят свет, газ (мало ли что, не приведи господи, может случиться), потом навестят туалет, иначе как же спать, до утра не дотянут, затем – в спальню, не спеша, резиновые безумно розовые китайские шлёпанцы звонко с оттяжкой квакают на всю квартиру, разряжая мёртвую тишину почти непристойными звуками. Они взбивают подушки, долго кряхтят, длинно-громко зевают, мостятся, засыпают, без снов, как будто проваливаются в небытие, но вдруг просыпаются, как от внезапного толчка, и уже бесполезно ворочаются всю ночь. Теперь лежать до утра, смотреть в потолок и думать, думать. Почему ночью всё так невыносимо сложно. Жизнь, дети, внуки, утрата близких (встретятся ли там с ними), канувшие в лету горячо любимые друзья, их равнодушие и мелкая корысть, кровоточат незаживающими ранами обиды, недоразумения… Давно должно не трогать, но, чёрт возьми, трогает. Молодёжь не ценит, не бережёт и тяготится, чувство заброшенности сжимает сердце. Ты давно выпал из жизни, пахнешь старостью, не нужен. Уродливый разросшийся на аккуратной грядке лист полыни в мелкую изъеденную насекомыми дырочку, лишняя тень для сладкого огурца или увесистого томата. И уже подушка не «думочка», а камень, голова пухнет, разбухает, разрастается до невероятных размеров, вот-вот лопнет, невыносимо тяжела эта старая голова. Скорей бы избавление утра, звуки дня, шум машин, голоса, но оно ещё так далеко и ночь невозможно пережить.
