– Как у Марины дела?
– Ты что? Она же умерла.
– Кто, Марина? Не может быть, я её недавно видела.
– Когда?
– Весной.
– Этой весной и умерла. А ты не знала?
– Нет.
– Представляешь, выдала дочь замуж за границу и умерла, бедняжка…
– Ай-яй-ай! Какое несчастье, а могла бы ещё жить да жить.
Обычный разговор двух женщин, долгий, как латиноамериканский сериал. Наше ухо ловит на лету и отпускает за ненадобностью бесконечное число уличных диалогов. О чём только ни говорят люди вокруг! Послушаешь – голова пухнет…
Не знаю, как вы, а я люблю на ходу ловить обрывки фраз. Как-то в маршрутке моё внимание привлекла группа старушек, по всем признакам ехавших с какого-то мероприятия. Бабушки выглядели безукоризненно: тщательно одеты и причёсаны. Над лицами пожилые дамы тоже потрудились: румяна пламенели на чахлых щеках последним осенним багрянцем, кокетливый росчерк помады и чуть туши на ресничках, словом, пожилые куклы Барби. На фоне серых, безучастных лиц пассажиров они выглядели впечатляюще: помпезный коллективный выход в свет. Между тем, бабушки вели неторопливую беседу. Диалог был неразвёрнутый, односложный. Мячик незатейливых фраз плавно переходил от одной бабушки к другой, пасс, пасс, ещё пасс. Постфактум обсуждалось какое-то поразившее и выбившее их из оцепенения дряхлой вялотекущей жизни событие.
– Да, всё на высшем уровне, хорошо организовано. А Степан Никифорович был? – тянула фразу, как скользкий чулок, одна.
– Конечно, конечно. Он рядом со мной сидел, – утвердительно закивала с соседнего сидения другая кукла Барби.
