— Так не бывает.
— Бывает. Меня бабушка воспитывала. Мама умерла очень рано, мне было три года всего. Я ее не помню. Только фотографии.
— Жаль. Прости.
— Ничего. Она была пианисткой. Закончила консерваторию. Они с папой встретились в Иркутске. Он окончил училище, молодой лётчик. Встретились, полюбили друг друга с первого взгляда. Она за ним готова была мчаться на край света. В буквальном смысле, так и пришлось. Её родители были в шоке. Отец — режиссёр театра, мать — скрипачка. Семья, далёкая от тягот воинской службы. И вот дочь — блестящая пианистка, белый рояль и захолустье гарнизона, где на обветренной сопке пять домов, магазин и казарма.
— Уехала?
— Наперекор родителям. Правда, долго не выдерживала. Ездила туда-сюда. Условия были жуткие. Не до рояля. Родители настаивали на том, чтобы она делала карьеру, а не прозябала в гарнизоне. Пытались перевести отца на штабную работу. А он тоже без неба не мог, как она без своего белого рояля.
— Бедняжка. Как тяжко ей было разрываться между всем этим.
— Недолго. Она заболела, когда мне было два года. От тоски, наверное.
— А ты?
— Меня растили бабушка и дедушка, только папины. Отец женился через несколько лет. Новая семья, сестрица у меня есть. Я, правда, редко с ними общаюсь. Они так и живут в Иркутске.
— Ты маму совсем не помнишь?
— Нет, фотография, вернее портрет её на стене висел. Она у рояля. В детстве она мне играла.
— Колыбельные?
— И колыбельные, наверное. Какая-то тихая мелодия постоянно звучит, а что это — не знаю,
— Напой.
— Не могу. Не смогу. Я стараюсь не слушать, больно. Просто слышать больно. Не хватает её рук на клавишах, её волос. Я помню её волосы. По плечам.
— У каждого в душе живёт боль. Своя боль. Без этого никак. Именно она делает нас людьми. С чувствами, с сопереживанием.
— Красиво. Только вот эта боль, она преследует. Наверное, я так и не нашёл своей девушки, потому что мелодия эта во мне. И её никто не знает. Все звучат не так, диссонанс.
Замолчали. Лера была переполнена откровениями Марка. Казалось, она знала его тысячу лет, этого парня в равных джинсах с пронзительно синими глазами.
— Марк, темнеет. Здесь бывает ночь?
— Да.
— И звёзды?
— Да.
— Марк! Значит, это Земля! И никаких дурацких марсиан нет.
— При чём тут марсиане?
— Ну как же! Ты же говорил о том, что скажешь марсианам?
— Это я так, гипотетически.
— Уже легче, что гипотетически. А если есть звёзды — это чудесно. Значит, мы почти дома.
— Ты умеешь сделать дом даже из пустыни.
