— А что скажете вы, пессимистический человек? — повернулась Таня, довольная собой, к Славе.
— Почему вы меня так назвали?
— Юра сказал…
— Ах, Юра сказал! — перебил он. — Вот и ответ на ваш трактах. Бойтесь данайцев, дары приносящих. Он меня выдал, хотя и считается другом.
— Да вы просто мизантроп. Юра не сказал ничего плохого. Он вовсе не хотел вас обидеть.
— И дорога в ад вымощена благими намерениями. Альзо шпрахт Заратустра, что по-русски значит — Заратустра врать не будет.
— Но это же слова Данте!
— Я знаю. Но по мысли они ближе Ницше.
— Мальчики! Таня! — взмолилась Надя. — Как вы скучны.
Слава развел руками:
— Я скучен, как и положено будущему инженеру. Это прозаическая профессия.
— Неправда! — возразила Надя. — Мой дядя инженер, а он весельчак и прекрасно поет, и играет на фортепьяно.
— Завидую вашему дядюшке. Но мне медведь наступил на ухо. Зато Юра тоже поет.
— Вы поете, Юра? — обрадованно удивилась Таня. — Спойте нам, пожалуйста.
Юрий в нерешительности посмотрел на приятеля.
— Зачем ты меня выдал?
— Я только рассчитался. Долг платежом красен.
— Не слушайте его, Юра! Мы вас просим, — присоединилась Надя.
— Ну, если вы настаиваете… Пеняйте на себя. Я не Шаляпин и не Собинов.
Строчки из дневника:
«Нет, никогда не забыть мне этой чудесной прогулки, этой аллеи, покрытой шуршащим под ногами золотом, этих пестрых веток, которые слегка шумели, точно исполняли им одним понятную симфонию, и конечно же пение Юры. Он пел романс „Гори, гори, моя звезда!“. Пел только для меня. Я видела, я чувствовала это».
После прогулки в роще встречи, естественно, участились. Много говорили о будущем, хотя Юра, в отличие от Тани, будущее свое представлял весьма неопределенно. То он собирался, подобно отцу, стать врачом и посвятить жизнь борьбе с людскими недугами, то презирал «малые дела» и говорил о возвышенных «свободных профессиях», а чаще ссылался на продолжавшуюся войну и утверждал, что после войны жизнь наступит иная и сама подскажет верную дорогу. Соглашаясь, строгая Таня настаивала, что в обновленной жизни потребуются надежные знания, и требовала от Юрия успехов в учебе. Он, однако, был слишком увлечен, чтобы думать всерьез о законах Ньютона или тригонометрических функциях…
Так Юрий Муравьев, Таня, Слава Щ., их друзья и соперники жили в начале девятьсот шестнадцатого года, живя еще, в сущности, в девятнадцатом веке, а век двадцатый громыхал пока в тысяче верст не слышными им разрывами артиллерийских снарядов, пулеметным лаем, рокотом боевых аэропланов…
