В темноте, очевидно, мы повернули обратно, пристав к берегу, от которого отправлялись. Я вспомнил, что течения не было заметно. Итак, туркмены перевозили через Даркот собственных овец, оставленных под охраной одного джигита. Тот в это время спал. Я побежал к посту, а Ян Бургис взмахнул рукой, и бравая братва понеслась через осыпь песчаного намета. Раздались выстрелы, и все было кончено.
Через некоторое время я сидел и пил сладкий чай в комнате начпоста, глядя в окно на пыльный и широкий двор, где лежали связанные бандиты.
— Скажите, — спросил я у Яна Бургиса, — что такое волнистая тамга?
— Волнистая тамга? — ответил он. — Да они метят волнистым тавром своих баранов. Эти туркмены. А таджики метят по-другому — кривой загогулиной. Выходит, они гнали своих собственных баранов. Дурачье! Стоило им пощупать шею баранов, когда угоняли, они догадались бы по тавру, что ветер принес их обратно на правый берег. Шутка сказать, пригнали своих баранов прямо в пост.
Снова начинался жаркий день. Ветра не было. Я взял лодку и поехал на свой гидропункт, где белела разоренная палатка.
В середине июня я приехал в область Ишкашима. Ночевать пришлось в поселке Нют. Я лежал на плоском камне возле обрыва и прислушивался к ровному грохоту реки, протекавшей где-то внизу. Рядом со мной спал тов. Ветхоносов — член чрезвычайной комиссии по борьбе с опиокурением на Западном Памире. Цель его командировки заключалась в прекращении ввоза опиума из Читрала и афганского левобережья Пянджа на советскую сторону.
Работа его комиссии — она образовалась в начале июня — с самого начала была обречена необычайным трудностям. Курение опиума за последние годы получило среди горцев чудовищное распространение. Из ста памирских таджиков, не считая, конечно, детей, восемьдесят пять навек привязаны к опийной трубке. Поэтому бороться с «афиюном» путем преследования курильщиков нельзя. Действовать можно только двумя способами: во-первых, охраняя молодое поколение таджиков от пагубной страсти, во-вторых, пресекая сбыт и перевозку опиума.
Все это было взвешено в комиссии, и соответственную линию принял тов. Ветхоносов. За первый день был арестован Сейид-Камон-и-Яздан-Шо, Шо-Файсаль и Гулом-Али-Шо, содержавшие лавки для продажи сваренного и сырого опиума. Товар, купленный ими за границей по пол-«тули», то есть за половину веса серебра, продавался в их лавках по «серебру за тули».
Трое арестованных были посажены в тесную булыжную «гянджу» — кладовую для зерна, выстроенную на гладком лбу какого-то высокого камня, как избушка на курьих ножках. Около полуночи к месту, где я спал, подошел какой-то таджик в широкой белой рубахе и жилете. Думая, что я сплю, он нагнулся к моему уху и стал громко кашлять и стонать истошным грудным голосом.
