— А что насчет родителей? — спросил я, пытаясь составить полную картину.
— А что насчет твоих родителей? — уклонилась она.
— Ты знаешь моих родителей.
— Нет, не знаю. Я знаю, какие они на публике. Но какие они на самом деле? — не унималась она, дергая меня за рукав. Это выглядело настолько по-детски, что я не сдержал улыбки.
Но ее слова заставили меня задуматься. Что я мог рассказать ей о своих родителях?
Мне страшно, потому что мне кажется, что моя мать больна. У нее частые головные боли и она легко утомляется. И я не знаю, где кроется причина этого — в ее детстве, или в том, что случилось с ней уже здесь.
Я уверен, что в нашей семье должен быть по крайней мере еще один ребенок, но я понятия не имею, связаны ли эти два вопроса между собой. Мой отец… иногда мой отец…
Стоило нам выйти в сад, как нас окружили камеры. Я тут же напрягся. Я не хотел их присутствия. Я не знал, насколько далеко мыс ней могли зайти, рассказывая друг другу правду о своих жизнях, но я прекрасно понимал, что этого не произойдет вообще, если рядом окажется какая-то аудитория. Я отмахнулся от репортеров и взглянул на Америку, которая, похоже, снова закрылась от меня.
— Ты в порядке? Кажешься напряженной.
Она пожала плечами.
— Тебя смущают плачущие девушки, меня — прогулки с принцами.
Я усмехнулся.
— И что же во мне тебя так смущает?
— Твой характер. Твои намерения. Я не совсем уверена, чего ты ждешь от этой прогулки.
Я что, и впрямь был таким таинственным? Возможно, что так. Я отточил до мастерства искусство улыбки и недомолвок, но я точно не хотел показаться ей таким.
Я остановился и повернулся к ней лицом.
— О. Думаю, ты уже поняла, что я не из тех мужчин, которые ходят вокруг да около. Я скажу прямо, чего хочу от тебя. — Я хочу узнать кого—нибудь. По-настоящему узнать. И я думаю, что хочу, чтобы этим человеком была ты, даже если в конце концов ты уедешь.
Я подступил к ней чуть ближе и внезапно меня пронзила невыносимая боль. Я вскрикнул, согнулся по полам и попятился. Даже эти несколько шагов дались мне с огромным трудом, но я точно не собирался валиться перед ней на землю и сворачиваться там в клубок, хотя именно это мне и хотелось больше всего сделать в этот момент. Я сглотнул подступившую к горлу тошноту. Принцы не блевали и не катались, воя от боли, по траве.
— За что? — Это был мой голос? Серьезно? В моем воображении так разговаривали насквозь прокуренные пятилетние девчонки.
— Если хоть пальцем меня тронешь, еще хуже будет!
