Двинулись люди к пещере, а впереди всех Фрол бежит, глазами приметный узелок ищет. Только нет нигде узелка. Вот уже на третий раз по тому же месту прошли, а никакой пещеры не заметили. Бросился Фрол камни переворачивать, да всё напрасно — пропал лаз, словно его и не было. Заревел он тогда от отчаяния, а со слезами видать и золотой яд из него выходить начал. Понял он, что навсегда потерял друга, и сам в том виноват. Понял, что предал его, а предательство как родимое пятно — с души не соскоблить. Понял ещё, что прав был Ероха: на чужое богатство счастья-то себе не купишь.
Дома Фрол собрал всё золото, что у него осталось, отнёс его на берег и зашвырнул подальше в озеро, от греха подальше. День за днём он бродил по лесу и друга звал, в надежде, что откликнется тот или подземелье ему вновь откроется. Но этого так и не случилось. Нифонтовы же сильно горевали по Ерохе. Лишь одна ерохина бабка спокойна была, будто пропажа любимого внука вовсе её не огорчила. Теребя в пальцах кусок верёвки, точь-в-точь такой, каким Фрол свой узелок приметный вязал, она грелась на солнышке и чему-то загадочно улыбалась.
Лихо было поначалу Панкратьевым людям, а потом отпускать стало. Обжилась таватуйская община, расцвела. Тому немало способствовало и то обстоятельство, что хозяин окрестных заводов Акинфий Никитич Демидов смотрел сквозь пальцы на староверское общежительство и никаких препятствий раскольникам не чинил. «Я им не Бог, не царь и не судья, — говорил он. — Две руки, две ноги, голова — на людей похожи. Ну и пусть живут себе как знают!». Известный поморский деятель Гаврила Семёнович Яковлев дружбу с Демидовым водил, а брат его даже служил приказчиком в одном из уральских заводов. В столице этому мало радовались, а что сделаешь: хозяин-то на Урале кто? Демидов!
К тому времени среди староверских общин Таватуй отдельную славу имел. Проходили там переговоры старцев из разных согласий, находили себе приют притесняемые властями кержаки, скрывались там и беглые каторжане за веру осуждённые. Из самого Выга и сопредельных с ним земель везли торговать в Таватуй кресты с «правильной титлой», месяцесловы, складни, староверские иконы, и, конечно же, священные книги, переписанные да разрисованные выговскими грамотниками.
Вот как-то раз по зиме прибыл торговый обоз из Лексы, а с обозом трое молодых поморов. Трое-то прибыли, а в обратный путь лишь двое ушли. Младший из них, Никитка Афанасьев, решил тут остаться. Зачаровали его лесистые берега в бархатной изморози, да озеро, укрытое снежной парчой. Но не знали его товарищи, что помимо красот таватуйских была ещё одна причина, по которой Никитка за это место сердцем зацепился.
