Лео поступил именно так, как предполагала Фиона. Ритмично постукивая каблуком по ножке стула, он сказал:
— Дедушка не учился там. Дядя тоже не учился.
— Все правильно. Но я хочу, чтобы ты достиг большего, чем они.
— Разве это плохо — иметь магазин или работать в аэропорту?
Это были невинные вопросы, заданные спокойным невинным тоном. Но Лаксфорд не собирался вступать в дискуссию о магазине электробытовых приборов своего отца или работе своего брата в службе безопасности аэропорта «Хитроу». Лео был бы такой дискуссии рад, так как тем самым темой обсуждения стал бы не он, а кто-то другой, и, возможно, разговор принял бы совсем иное направление, если бы он сумел правильно разыграть карты. Но желание Лео в данный момент не могло быть решающим.
— Учиться в такой школе, как Беверсток — привилегия.
— Ты всегда говорил, что привилегии — это вздор, — заметил Лео.
— Я не имел в виду привилегии такого рода. Я хотел сказать, что возможность учиться в такой школе, как Беверсток, нужно ценить. Любой мальчик, если он в своем уме, был бы счастлив оказаться на твоем месте, — Лаксфорд смотрел, как его сын играет с вилкой и ножом, стараясь уравновесить нож между зубьями вилки. Лучшего способа выразить равнодушие к привилегии, о которой намеревался рассказать ему отец, придумать было бы невозможно. Однако Лаксфорд продолжал: — Обучение на самом высоком уровне, и все очень современно. Ты будешь работать с компьютерами. Будешь изучать последние достижения науки. У них есть центр технического творчества, там можно строить все, что душе угодно… даже вездеход на воздушной подушке, если ума хватит.
— Я не хочу уезжать.
— У тебя там появится множество друзей, и через год тебе так понравится, что ты даже не захочешь приезжать домой на каникулы.
— Я еще слишком маленький, — сказал Лео.
— Не говори глупостей. Ты почти в два раза выше всех твоих сверстников, а к осени, когда начнутся занятия, ты будешь на шесть дюймов выше любого из класса. Чего ты боишься? Что тебя будут задирать, так?
— Я слишком маленький, — настаивал Лео. Он сжался на своем стуле, не сводя глаз с созданной им скульптурной композиции из ножа и вилки.
— Лео, я уже говорил, что твой рост…
— Мне только восемь лет, — решительно заявил Лео. И посмотрел на отца своими небесно-голубыми глазами (черт меня побери, если и глаза у него тоже не Фионы), в которых стояли слезы.
— Ради Бога, только не надо плакать, — попросил Лаксфорд, результатом чего, конечно, явился поток слез. — Лео! — воскликнул Лаксфорд, с трудом сдерживая себя. — Ради Бога, Лео, перестань!
