Действительно, на крыльце показалась Голда.
Не знаю почему, но и я тоже покраснел. Как-то мне стало неловко.
Голда вышла в черном казакине, который выглядит сзади, как колокол, а сверху узок и обшит беличьим мехом. Она держала ведро и, видно, собралась идти по воду. Увидев нас, она остановилась. Ее веселое, молодое лицо удивленно обернулось к нам. В круглой барашковой шапочке, одетой набекрень, она выглядела совсем по-мальчишечьи.
— Рахиль, что это ты так раскраснелась? — спросила она, подойдя к нам и раскачивая жестяное ведро.
— Я дежурю в школе, — еще больше краснея, ответила Рахиль, не в силах поднять глаза.
— Ты сегодня ночуешь здесь?
Чуть заметно улыбаясь, Голда поглядела сначала на меня, потом на Рахиль. Я, кажется, понял, почему она улыбнулась, и мне стало стыдно.
Но вот Голда взглянула на низкое разорванное облако, повисшее по ту сторону сарая, и проронила как бы про себя:
— Кажется, ночью выпадет снег. Я люблю первый снег.
Ах, какая она хорошая, что заговорила о снеге!
— Голда! — сказал я. — Дайте, я вам принесу воды!
Я вырвал у нее из рук ведро и помчался, — только бы поскорее скрыться, только бы она не заметила, как мне неловко! По дороге я пугнул петуха Троковичера, стоявшего на одной ноге. Даже пережевывающая жвачку красная корова и та шарахнулась от меня. Ухватив крюк, я стал быстро спускать его в колодец. Но Голда нагнала меня.
— Я ведь запретила подходить к колодцу! — сказала она. — Сейчас же марш отсюда!
Только когда мы с Рахилью отошли, Голда, нагнувшись над срубом, опустила вниз поскрипывающий крюк и, набрав воды, еще раз улыбнулась нам, затем не спеша зашагала домой.
Едва Голда скрылась за дверью, как мне снова стало весело.
Пусть, однако, Рахиль не думает, что я боюсь Голды или колодца. Вскочив на обледенелый сруб, я обеими руками схватил цепь, на которой висит зеленоватая деревянная бадейка, и стал ее спускать вниз. Завизжал журавель, на другом конце стали подниматься подвязанные камни. Я заглянул в колодец — темно, даже воды не видно, еле различишь только позеленевшие скользкие бревна сруба да сухой промерзший мох у стен.
— Хочешь, Рахиль, я спущусь в колодец? — стал я похваляться, приплясывая на одной ноге.
Рахиль пришла в ужас, крикнула что-то и убежала.
Но я не уйду отсюда. Рахиль вернется, и я при ней по цепи спущусь в колодец и выберусь наверх, — я отлично научился лазить.
Но тут, как назло, в окошко забарабанил Лейба Троковичер. Одновременно послышался стук копыт и ржанье коня, и начальник милиции Рябов произнес надо мной басом:
