Постепенно она узнавала его все ближе. Он рассказывал о том, как росв атмосфере театра. Сколько он себя помнил, никакого другого дома у него не было. Эдмунд Робертс, его отец, не интересовался ничем, кроме театра. Имущество, недвижимость — все это для других, для обыкновенных людей. Он же — вечно странствующий актер, бродяга и готов жить где угодно, лишь бы поблизости от театра.
В хорошие времена они жили в шикарных отелях: «Грэшэм» в Дублине, «Савой» в Лондоне, «Элгонкуин» в Нью-Йорке… Отца своего Ричард боготворил. Каждый вечер мать водила его в театр смотреть игру отца. Когда он был совсем маленьким и не мог понимать, что показывают на сцене, его отводили за кулисы и позволяли примерять театральные костюмы.
Ричард продолжал боготворить отца до тех пор, пока не обнаружил, что тот — горький пьяница. Ему следовало бы заметить это гораздо раньше, признался он в разговоре с Рэчел. Никто, кроме пьяницы, не стал бы так обращаться с женой, набрасываться на нее из-за каждого пустяка. Никто, кроме пьяницы, не стал бы одалживать крупные суммы, забывая потом их вернуть. И никто другой не смог бы вызвать к себе такую жалость.
С годами отец пил все больше, а театры, в которых он играл, становились все хуже. Вместо Лондона он теперь играл в Бирмингеме, вместо Нью-Йорка и Вашингтона — в Эдинбурге и Глазго. Гастроли класса «А» сменились классом «Б». Они больше не останавливались в отелях, а лишь в дешевых пансионах. Когда же Эдмунд Робертс начал драться, друзья-актеры перестали жалеть его. Жалость уступила место презрению.
Ричард научился извиняться за отца, научился сносить унижения. С годами у него развилась способность находить нужные слова и с их помощью выходить из сложных ситуаций. И то, что он в течение стольких лет защищал отца, в конце концов принесло свои плоды. Благодаря его громкому имени Ричард поступил в Королевскую академию драматического искусства.
Родители пришли к нему на выпускной спектакль. После спектакля они все пошли выпить в Гаррик-клуб.
— Ну, как тебе понравилось? — спросил Ричард отца. И откинулся на спинку кресла, ожидая похвалы.
Однако ее не последовало. Эдмунд высказал сыну то, что думал.
— Стыдно мне за тебя не было. Но и гордиться тоже нечем. Ты вполне крепкий актер, и у тебя всегда будет работа. Но ведущим ты никогда не станешь. Этого в тебе нет.
Услышав эту историю, Рэчел пришла в ужас.
— И что ты ему ответил? Если бы мне такое сказали, я бы тут же встала и ушла.
