— Странно, — пробормотал Кирилл. — Милиция давно уехала. Кто там бродит? — В его голосе послышалось прежнее волнение.
— Я думаю, это ваша горничная. Ее вызвали и она наводит в квартире порядок.
— Софья, выходи за меня замуж. Ты самая умная женщина, после учительницы алгебры. Но ей восемьдесят четыре года. Выйдешь?
— Обязательно. Только сначала отсиди.
Каждому заключенному нужна жена хотя бы по переписке. Тогда сидение обретает конечную цель и благородную направленность. Нельзя отказывать в милости падшим, убогим и больным. Меня всегда умиляла сцена из «Женитьбы Бальзаминова», когда две чистые бабки с тазами пихали бублики в руки, протянутые сквозь решетки. У матушки Сережи Бальзаминова была специально припасена связка свежих бубликов — да не оскудеет рука дающего.
Кирилл с трудом выпрямился и потер поясницу:
— Пол царства за постель.
— Спина болит?
— Ноет, — признался и пошутил, — никогда не сидел столько в скрюченной позе на пивном ящике.
— В принципе, после двенадцати я могу закрыть палатку.
— В самом деле? — оживился Туполев. — Можешь?
— Могу. Когда нас переселили с проспекта в глубь двора, ночной торговли почти нет. Раньше машины останавливались, жители из квартала напротив добегали. А сейчас все ходят на параллельную улицу к трамвайной остановке.
— Ну и?
— Мне надо позвонить своему хозяину. Сколько времени? — Я отодвинула Кирилла и посмотрела на будильник за его спиной. — Пять минут двенадцатого. Еще не поздно…
— Дать сотовый?
— Давай. У меня на счету десять центов.
Дозвонившись до Ибрагима Аслановича, я наврала ему, что плохо себя чувствую и пообещала — завтра в восемь утра, до прихода Земфиры на смену, буду на месте. И поскольку я редко пользовалась подобной возможностью, наш дорогой Душман дал лишь одно напутствие:
— Деньги в кассе не оставляй!
— Конечно, Ибрагим Асланович. Спокойной ночи. — Я вернула телефон Кириллу и улыбнулась: — После двенадцати приглашаю вас к себе в гости.
* * *
В 1913 году, о чем говорил вензель над входом в магазин, купец Иван Артемьевич Колабанов выстроил каменный дом в центре губернского города. Нижний этаж был отдан под лавку «Скобяные и колониальные товары», верхний обустроили для проживания многочисленного купеческого семейства.
До 1918 года жили Колабановы, не тужили. Революции проходили для губернского города не заметно. Пьяные матросы не шныряли по улицам, прохожих не стращали, рабочие сидели себе тихонечко по фабрикам, почитывали столичные листовки и неспешно привыкали к новому положению гегемонов — вникали в руководящую роль пролетариата в союзе классов, социальных слоев и групп.
