— Двадцать один, — корректировала меня Робертина.
Кроме впечатлений чисто внешних, я не составил об Игоре никакого мнения — это было и невозможно, он все время молчал.
Толик достал дешевую водку и разнокалиберные, но чистые, стаканы. Мы начали пить и закусывать. Стали стрелять петарды моей оригинальности. Сам понимаешь, я не мог закусывать колбасой. Если уж мое вегетарианство удивляет людей просвещенных, то можешь представить степень ошеломления простодушного Кабакова. Игорь не обратил внимания, погруженный в свои, по всей видимости, безрадостные мысли.
Кабаков поднял рюмку.
— Арсений, — начал он, и тут же повернулся к Робертине, — я не могу его так называть. Послушай, — вновь он посмотрел мне в глаза своим прямым, честным взглядом, — как тебя мама в детстве называла?
— Да, — сказала Робертина, — как тебя мама называла?
Мне стало смешно. В детстве родители меня называли «Арсик», о чем я сохранил самые мерзостные воспоминания. «Арсик-барсик,» — рифмовали дворовые друзья эту позорную кликуху. На исходе детства я, привыкший выступать как комический персонаж в наших играх, предложил называть себя «Арсюк-поросюк», к радости масс. Уже позднее, в спецшколе, появилось сокращение «Сеня», наиболее очевидное, но мне непривычное и, хотя многие пытались меня так называть, к «Сене» я так и не привык до двадцати восьми лет.
— Меня называли «Арсик», только это мне не нравилось. Глупо звучит — «Арсик-барсик», — сказал я Кабакову. Тот возмутился.
— Ничего не глупо. Очень даже нежно. Арсик, — расплылся Толик в улыбке, — давай выпьем за гордых и непокорных.
— Допился, — констатировал Игорь. Видимо, это был традиционный тост.
Опрокинули. Бутылка подходила к концу.
— Арсик, — продолжал завхоз сентиментально, — посмотри на них, — он указал на мрачного Игоря и хмельную Робертину. — Это мои детушки. Вы все — мои детушки, — сказал он им, безучастным, — Арсик, ты классный парень. Ты очень классный парень!
Он смотрел на меня добрыми пьяными глазами.
Я устал улыбаться. У меня болело лицо. Я развернулся и стал шарить в сумке в поисках сигарет.
— Смотри, смотри, — толкнула Робертина Игоря в мою сторону, — какие у него плечи широкие…
Не знаю реакцию Игоря. Думаю, она была никакова.
— Ну что, Игорек, — сказал Толик, — сгонял бы ты за водовкой.
Тот встал.
— Деньги давайте, — сказал он.
— Ну что, — обратился Толик к Робертине, — деньги давай. Небось напутанила.
— Котярушка, — переадресовалась ко мне Робертина, — дай ты им денег, — взгляд у нее был понимающий, усталый, родственный, как у цыганки.
